— Как это я попал на твою кровать? — спросил он.
— Из-за дурного сна, — сказала она.
— Не помню, чтобы мне снился дурной сон.
— Он снился не тебе, — сказала она.
Сквозь дымку, ползшую по поверхности озера, проносились темные птицы.
— Ищешь сорванную звездочку? — спросил Уэйн.
— Откуда ты знаешь, что у него сорвалась звездочка?
— Я не знаю. Просто звук был такой, когда ты пыталась его завести.
— Ты бываешь в гараже? Работаешь с папой?
— Иногда. Он говорит, что от меня польза, потому что у меня маленькие руки. Могу пролезть и открутить что-то такое, до чего ему не добраться. Хорошо разбираю. А собирать не очень-то получается.
— Вступай в мой клуб, — сказала она.
Они принялись за байк. Уэйн не мог бы сказать, как долго они этим занимались, но к тому времени, как остановились, было уже жарко и солнце изрядно поднялось над лесистым горизонтом. Они почти не разговаривали, пока работали. Это было хорошо. Не было никаких причин портить эту трудную, связанную с пачканьем смазкой и обдиранием костяшек пальцев возню по починке мотоцикла лишними разговорами о чувствах, папе или девочках.
В какой-то миг Уэйн обнаружил, что сидит на корточках и смотрит на мать. Руки до локтей и нос были у нее испачканы в смазке, а из царапин на правой руке сочилась кровь. Уэйн тер стальной щеткой по выхлопной трубе с вкраплениями ржавчины и остановился, чтобы посмотреть на себя. Он был таким же грязным, как и она.
— Не знаю, как мы соскребем с себя эту грязюку, — сказал он.
— У нас есть озеро, — сказала она, тряхнув волосами и указывая на него головой. — Вот что. Если обгонишь меня до плота, то мы можем позавтракать в ресторане «Зеленая ветвь».
— А что тебе, если ты меня обгонишь?
— Удовольствие от доказательства того, что старушка может еще побить маленького кое-какера.
— Что такое кое-какер?
— Это…
Но он уже снялся с места и бежал, хватая себя за рубашку, стягивая ее через голову и бросая в морду Хупера. Ноги и руки Уэйна быстро и ладно ходили вперед-назад, босые ступни сбивали ярко горевшую росу с высокой травы.
Но потом она стала плавно продвигаться мимо него, показав ему язык, когда поравнялась. Причала они достигли одновременно. Их босые ноги застучали по доскам.
На полпути до края она протянула руку, схватила Уэйна за плечо и толкнула его, и он услышал, как она смеется над ним, когда он пьяно покачнулся, теряя равновесие и маша в воздухе руками. Он ударился о воду и погрузился в зеленую муть. Мгновение спустя раздался низкий глубокий всплеск от ее нырка с конца причала.
Он забарахтался, всплыл, отплевываясь, и сломя голову поплыл к плоту, который находился в двадцати футах от берега. Это была большая платформа из занозистых серых досок, плававшая на ржавых бочках из-под нефти; штуковина, выглядевшая как экологическая опасность. Хупер яростно гавкал с причала позади них. Хупер не одобрял веселья в целом, если только не веселился сам.
Уэйн почти подплыл к плоту, когда осознал, что был в озере один. Вода была как черный лист стекла. Его мать нигде не было видно, ни в каком месте, ни в каком направлении.
— Мам? — крикнул он. Не испуганно. — Мам?
— Ты проиграл, — донесся ее голос, глубокий, глухой, отдающийся эхом.
Он задержал дыхание, нырнул, погреб под водой, всплыл под плотом.
Она была там, в темноте, лицо у нее блестело от воды, волосы сияли. Она улыбнулась ему, когда он всплыл рядом с ней.
— Смотри, — сказала она. — Потерянное сокровище.
Она указала на дрожащую паутину, по крайней мере в два фута шириной, украшенную тысячами блестящих шариков, серебряных, опаловых и алмазных.
— Но мы все же будем завтракать?
— Да, — сказала она. — Надо. Победа над кое-какером много что значит, но не очень-то насыщает.
