Страна Рождества

— Да.

Мэнкс улыбнулся.

— Я так тебе скажу: на нашем первом свидании мы с Кэсси смотрели немое кино! Вот как давно это было!

— Какое кино?

— Это был фильм ужасов из Германии, хотя титры были на английском. Во время страшных кусков Кэсси прятала лицо у меня на груди. Мы пошли на просмотр вместе с ее отцом, и если бы его там не было, она, полагаю, влезла бы ко мне на колени. Ей было всего шестнадцать, этакая милочка, изящная, внимательная и скромная. Так бывает со многими женщинами. В юности они подобны драгоценным камням возможности. Трепещут, полные лихорадочной жизни и желания. Когда они становятся злобными, то это как линька у цыплят, теряющих пушок молодости ради более темных перьев. Женщины часто лишаются своей юной нежности, как ребенок лишается молочных зубов.

Уэйн кивнул и задумчиво вытянул изо рта один из своих верхних зубов. Он сунул язык в отверстие, где он был и откуда теплой струйкой текла кровь. Он чувствовал новый зуб, начинающий выступать оттуда, где был старый, хотя тот больше походил не на зуб, а на маленький рыболовный крючок.

Он положил выпавший зуб в карман шорт, к остальным. За те тридцать шесть часов, что провел в «Призраке», он потерял пять зубов. Его это не беспокоило. Он чувствовал, как появляются ряды и ряды маленьких новых зубов.

— Позже, знаешь ли, моя жена обвинила меня в том, что я вампир, точь-в-точь как ты, — сказал Мэнкс. — Сказала, что я похож на злодея из первого фильма, который мы видели вместе, из той немецкой картины. Сказала, что я высасываю жизнь из наших двух дочерей, питаясь ими. Но вот надо же, спустя столько лет мои дочери по-прежнему сильны, счастливы, молоды и полны веселья! Если бы я попытался высосать из них жизнь, думаю, у меня бы не получилось. Несколько лет моя жена делала меня таким несчастным, что я был почти готов убить ее, себя и детей, просто чтобы с этим покончить. Но теперь я могу оглянуться назад и посмеяться. Поглядеть иногда на свой номерной знак. Я взял у своей жены ужасную мысль обо мне и обратил ее в шутку. Это способ выживать! Тебе надо научиться смеяться, Уэйн. Ты должен всегда находить способы веселиться! Как по-твоему, ты сможешь это запомнить?

— Думаю, да, — сказал Уэйн.

— Это хорошо, — сказал ему Мэнкс. — Два парня едут вместе ночью! Это просто чудесно. Я не прочь сказать, что с тобой лучше, чем в обществе Бинга Партриджа. По крайней мере, ты не считаешь нужным стряпать глупые песенки из чего попало. — Пронзительным тонким голосом Мэнкс пропел: — «Люблю тебя, себя люблю, с любовью письку тереблю!» — Он покачал головой. — У меня было много долгих поездок с Бингом, и каждая оказывалась труднее, чем предыдущая. Ты не представляешь, насколько легче ехать с кем-то, кто не всегда поет глупые песенки или задает дурацкие вопросы.

— Скоро ли мы сможем раздобыть что-нибудь съестное? — спросил Уэйн.

Мэнкс хлопнул ладонью по рулю и рассмеялся.

— По-моему, я высказался слишком рано… потому что если это не глупый вопрос, то он близок к тому, молодой господин Уэйн! Тебе обещан вкуснейший картофель фри, и, богом клянусь, ты его получишь. В прошлом веке я доставил в Страну Рождества почти две сотни детей, и еще ни один из них не помер с голода.

Закусочная с легендарным картофелем фри возникла через двадцать минут езды на запад — сооружение из хрома и стекла, установленное на парковочной площадке размером с футбольное поле, прорезанной в кукурузе. Натриевые лампы на тридцатифутовых стальных столбах освещали асфальт ярко, как днем. На стоянке было полно фур, а через витрины Уэйн видел, что возле стойки бара занят каждый табурет, словно на дворе стоял полдень, а не полночь.

Вся страна высматривала старика и ребенка в антикварном «Роллс-Ройсе» с кузовом «Призрак», но никто в закусочной не выглянул наружу и не взял их на заметку, и Уэйна это не удивляло. Он уже свыкся с тем, что эту машину можно видеть, но не замечать. Она походила на канал телевизора, транслирующего статические помехи… все его тут же проскакивали. Мэнкс припарковался впереди, носом к зданию, и Уэйну ни разу не пришло в голову попробовать прыгать, кричать или стучать в стекло.

— Никуда не уходи, — сказал Мэнкс и подмигнул Уэйну, прежде чем выбраться из машины и направиться внутрь.

Сквозь лобовое стекло Уэйн видел, что происходит в закусочной, и следил, как Мэнкс пробирается через толпу, сгрудившуюся у передней стойки. Телевизоры над баром показывали машины, жужжавшие на гоночном треке; затем президента за трибуной, размахивающего пальцем; затем ледяную блондинку, говорившую в микрофон, стоя перед озером.

Уэйн нахмурился. Озеро выглядело знакомым. Кадр сменился, и вдруг Уэйн увидел их съемный дом на Уиннипесоки, полицейские машины, припаркованные вдоль дороги у фасада. Мэнкс в закусочной тоже смотрел телевизор, запрокинув голову, чтобы видеть.

Кадр снова сменился, и Уэйн увидел свою мать, выезжающую из каретного сарая на «Триумфе». На ней не было шлема, и