Вик вышла из тени дома, и ее омыло чистым светом. Это была не летняя яркость, но свет ранней осени, ясный, нежный, прохладный свет поры сбора яблок, поры футбола, когда листья начинают делаться хрупкими и обретать свои осенние цвета. Как же она любила этот свет. Всегда любила.
Она стала подниматься на холм, обратившись лицом к солнцу. Закрыла глаза, сосредоточив все чувства на тепле, ласкающем кожу.
Сирены становились все громче и громче — эффект Доплера, заставляющий звук подниматься и опускаться, нарастать и падать. Табита Хаттер им головы поотрывает, когда узнает, что они подъехали к дому с ревущими сиренами, задолго уведомив Вик о своем приближении.
На вершине холма, ковыляя на парковку Скинии Новой Американской Веры, она оглянулась и увидела полицейскую машину, сворачивающую на Блох-лейн и останавливающуюся перед домом Бинга. Полицейский даже не въехал на подъездную дорогу, просто остановил автомобиль под углом, загородив половину дороги. Коп выскочил из-за руля так быстро, что ударился головой о дверную раму и его шляпу сбило на дорогу. Он был так молод. Вик не могла себе представить, чтобы он посмел пригласить ее на свидание, не то что арестовать.
Вик двинулась дальше и через три шага перестала видеть дом внизу. Она успела подумать, что же ей делать, если байка не окажется на месте, если какая-то шпана обнаружила его с ключами в замке зажигания и решила на нем прокатиться. Но «Триумф» стоял именно там, где она оставила его, накренившись на свою ржавую подставку.
Поднять его было нелегко. Вик негромко вскрикнула от боли, отталкиваясь левой ногой, чтобы его выровнять.
Она повернула ключ, перекинула переключатель в рабочее положение и нажала на газ.
Байк попал под дождь и простоял всю ночь, и ее не удивило бы, если он бы он не захотел заводиться, но «Триумф» загремел сразу же, ему, казалось, не терпелось уехать.
— Рада, что хоть один из нас готов, — сказала она.
Она развернулась по кругу и выкатилась из тени. Поехала вокруг руин церкви, и в это время пошел дождь. Сверкающие и блестящие капли падали с залитого солнцем неба, холодные, как в октябре. Это было наслаждением для ее кожи, для ее сухих, окровавленных, грязных волос.
— Дождик, лей веселей, — тихо приговаривала она. — Избавляй от грязи всей.
«Триумф» с сидящей на нем женщиной описал большую петлю вокруг обугленных досок, некогда бывших молитвенным домом.
Когда она вернулась туда, откуда начала, мост был на месте, глубоко в лесу, так же как накануне. Только он повернулся, так что она въехала на него, как ей представлялось, с восточной стороны. На стене слева от нее зеленой аэрозольной краской было написано:
ТУТ
Она вкатилась на старые гнилые доски, застучавшие под шинами. Когда шум двигателя смолк в отдалении, у въезда в мост приземлилась ворона и уставилась в его темную пасть.
Когда мост через две минуты исчез, он пропал сразу, выпал из бытия, как воздушный шарик, проколотый булавкой. Он даже хлопнул, как воздушный шарик, и испустил звонкую, дрожащую ударную волну, которая врезалась в ворону, как мчащийся автомобиль, сорвала с нее половину перьев и отбросила ее на двадцать футов. Она была мертва к тому времени, как упала наземь — всего лишь очередная жертва ДТП.
Хаттер увидела это раньше остальных, хотя это происходило у всех на глазах. Лу Кармоди начал опускаться. Правое колено у него подогнулось, и он опустил руку на большой овальный стол в конференц-зале.
— Мистер Кармоди, — сказала она.
Он опустился в одно из офисных кресел на колесиках, упал в него с негромким ударом. Его большое серое лицо приобрело вдруг молочную бледность, на лбу жирно заблестел пот. Он прижимал ко лбу запястье, словно проверяя, нет ли у него жара.
—
Со всех сторон его окружали люди; Хаттер не понимала, как это они стоят там и не видят, что у парня случился сердечный приступ.
— Все, Лу, — сказала Вик МакКуин, чей голос попадал в ухо Хаттер через гарнитуру Блютуз. — Я люблю тебя.
— Я тебя тоже, — сказал Кармоди. У него была такая же гарнитура, как у Табиты, как почти у всех в комнате, где вся команда вслушивалась в разговор.
