Страна Рождества

Вик выехала из другого конца туннеля и вплыла в широкий, темный коридор на втором этаже Хэверхиллской кооперативной школы. Около девяти утра в первый день летних каникул он был тускло освещенным и откликающимся на эхо пространством, настолько пустынным, что делалось немного страшно. Она коснулась тормоза, и велосипед пронзительно взвизгнул, останавливаясь.

Ей пришлось оглянуться. Она ничего не могла с собой поделать. Никто не мог запретить ей обернуться.

Мост «Короткого пути» проходил прямо через кирпичную стену, на десять футов вдаваясь в огромный коридор, столь же широкий, как и он. Нависала ли его часть снаружи над стоянкой? Вик так не думала, но не могла выглянуть из окна и проверить, не проникнув в какую-нибудь из классных комнат. Въезд в мост был окутан плющом, свисавшим мягкими зелеными пучками.

При виде «Короткого пути» ей стало слегка дурно, и школьный коридор вокруг нее на мгновение вспучился, словно капля воды, набухающая на ветке. Она чувствовала слабость, знала, что если не будет двигаться, то может начать думать, а думанье ни к чему хорошему не приведет. Одно дело — фантазировать о поездке по давно исчезнувшему крытому мосту, когда тебе восемь лет или девять, и совсем другое — когда тебе почти тринадцать. В девять лет это сон наяву. В тринадцать — галлюцинация.

Она заранее знала, что попадет сюда (это было написано зеленой краской на другом конце моста), но воображала, что выйдет на первом этаже, рядом с кабинетом рисования мистера Эллиса. Вместо того она оказалась заброшенной на второй, в десятке футов от своего шкафчика. Она разговаривала с подружками, когда разбирала его накануне. Вокруг было много отвлекающих шумов — крики, смех, топот пробегающих мимо детей, — но она все равно тщательно осмотрела свой шкафчик, прежде чем закрыть дверцу в последний раз, и была уверена, совершенно уверена, что полностью его опустошила. Тем не менее мост доставил ее сюда, а мост никогда не ошибался.

Нет никакого моста, подумала она. Фотография у Виллы. Она собирается отдать ее мне, как только со мной увидится.

Вик прислонила велосипед к шкафчикам, открыла дверцу своего собственного и осмотрела бежевые стенки и ржавый пол. Ничего. Она похлопала ладонью по полке в полу футе у себя над головой. Тоже ничего.

От беспокойства у нее все сжалось внутри. Она хотела, чтобы фотография уже была у нее в руках, хотела уйти отсюда, чтобы как можно скорее начать забывать о мосте. Но если ее не было в шкафчике, то она не знала, где искать дальше. Она начала закрывать дверцу — потом остановилась, приподнялась на цыпочки и снова провела рукой по верхней полке. Даже тогда она ее чуть было не пропустила. Каким-то образом один из углов фотографии попал в щель в конце полки, и поэтому она стояла, прижимаясь к задней стенке. Ей пришлось тянуться изо всех сил, чтобы к ней прикоснуться, пришлось вытягивать руку до самого предела, чтобы ее ухватить.

Вик зацепила фотографию ногтями, подвигала ее туда-сюда, и та высвободилась. Она снова опустилась на пятки, сияя от радости.

— Есть! — сказала она, с лязгом захлопывая дверцу шкафа.

Посреди коридора застыл уборщик, мистер Югли. Он стоял со своей шваброй, погруженной в большое желтое ведро на колесиках, глядя через весь коридор на Вик, ее велосипед и мост «Короткого пути».

Мистер Югли был старым и сгорбленным, и со своими очками в золотой оправе и галстуками-бабочками он больше походил на учителя, чем многие из учителей. Он работал еще и охранником-регулировщиком, а накануне пасхальных каникул запасался кулечками с мармеладным горошком для каждого ребенка, проходившего мимо него. Ходил слух, что мистер Югли устроился на эту работу, чтобы быть рядом с детьми, потому что его дети погибли при пожаре много лет назад. К сожалению, этот слух был верен, но оставлял без внимания тот факт, что мистер Югли сам стал причиной того пожара, заснув пьяным с горящей сигаретой в руке. Теперь вместо детей у него был Иисус, а собрания любимых АА заменяли походы в бар. Как религию, так и трезвость он обрел, пока сидел в тюрьме.

Вик посмотрела на него. Он смотрел в ответ, открывая и закрывая рот, как золотая рыбка. Ноги у него сильно дрожали.

— Ты — дочь Криса МакКуина, верно? — сказал он с заметным юго-восточным акцентом, скрадывающим «р»: дочь Киса МакКуина, верно? Дыхание у него было напряженным, и он приложил руку к горлу. — Что там такое в стене? Боже, неужели я схожу с ума? Похоже на мост «Краткопуток», которого я не видел уже много лет. — Он кашлянул — раз, потом другой. Это был странный, влажный, сдавленный звук, и было в нем что-то страшное. Это был звук, производимый человеком, который испытывает возрастающее физическое страдание.

Сколько ему было лет? Вик подумала: девяносто. Она промахнулась почти на двадцать лет, но и в семьдесят один год человек достаточно стар для сердечного приступа.

— Все в порядке, — сказала Вик. — Не надо… — начала она, но не знала, как продолжить. Не надо чего? Не надо поднимать шум? Не надо умирать?