Высота их почти шесть метров. Два караульных поста по четыре стражника. На стуле сидит сержант. Винтовок нет. Все вооружены револьверами. Насчитал также пять или шесть тюремщиков-арабов.
Когда я был уже в створе ворот, из караульных помещений вышли все стражники. Сержант-корсиканец сказал:
– А вот и новичок, классный парень.
Тюремщики-арабы уже готовы были меня обыскать, как он их остановил:
– Не копайтесь в дерьме, чтобы не воняло. Проходи, Папийон. В спецблоке у тебя наверняка много друзей. Они тебя ждут. Меня зовут Софрани. Желаю удачи на островах.
– Спасибо, начальник.
Выхожу на огромный двор, где стоят три большущих здания. Стражник подводит меня к одному из них. Сверху надпись:
– Дежурный!
Тут же появился старый зэк.
– Принимай новенького, – сказал стражник и ушел.
Я вошел в очень большое четырехугольное помещение, где проживало сто двадцать человек. По планировке оно напоминало общую камеру в Сен-Лоране: тот же железный брус по обеим сторонам прохода, железные стойки и решетки. Решетчатая стена прерывается проемами, в которых навешены решетчатые двери. Двери закрываются только на ночь. От бруса до стены здания натянуты парусиновые подвесные койки. Окрестим их гамаками. Эти так называемые гамаки удобны и гигиеничны. Над изголовьем каждого гамака две полки. Одна – для вещей, другая – для прочих принадлежностей: кружки, пищи и так далее. Между гамаками проходы шириной три метра. Люди здесь живут тоже небольшими группами «шалашами». Есть группы по два человека, а есть и до десяти.
Едва я вошел, как со всех сторон потянулись ко мне зэки. Все одеты в белое.
– Папи, иди к нам.
– Нет, лучше к нам.
Гранде взял мой мешок и сказал:
– Он будет жить в моем «шалаше».
И я пошел с ним. Подвесили и туго натянули мой гамак.
– Лови пуховую подушку, – сказал Гранде.
Я повстречал многих друзей: с Корсики, ребят из Марселя, несколько человек из Парижа, знакомых по Санте, Консьержери и конвою. Я несколько удивился и спросил:
– Вы разве не работаете в это время?
Мой вопрос несказанно всех рассмешил. Смеялись от души.
– О, запиши это где-нибудь большими буквами. Ребята нашего блока больше часа не работают, потом все расходятся по своим «шалашам».
Встреча была теплой. Я надеялся, что так будет и дальше. Одно меня поразило, чего я, признаться, не ожидал, – предстоящая жизнь «шалашами». Я отвык от групп и коллективов; значит, придется этому снова научиться, хотя, конечно, некоторый опыт, вынесенный из тюремных больниц, у меня имелся.
Затем случилось нечто из ряда вон выходящее. Вошел малый в белой униформе и с подносом в руках, накрытым безукоризненно белой салфеткой. Он выкрикивал:
– Бифштексы, бифштексы, кто хочет бифштексы?
Передвигаясь таким образом между рядами коек, он добрался и до нашего уголка. Остановившись, он откинул салфетку, и я увидел бифштексы, аккуратно разложенные рядами на подносе, ну прямо как в мясной лавке во Франции. Чувствовалось, что Гранде его постоянный клиент, потому что он не предложил, а сразу спросил, сколько надо.
– Пять.
– Крестец или лопатка?
– Крестец. Сколько с меня? Дай счет, поскольку нашего полку прибыло, и теперь все пойдет по-другому.
Продавец бифштексов вынул блокнот и принялся считать:
– Всего сто тридцать пять франков.
– Получи, теперь в полном расчете.
Когда малый ушел, Гранде сказал мне:
