обвинения и без всяких допросов.
– А как ты мотивировал причину убийства, Гарвель?
– Сказал, что он у меня спер гильзу. Сказал, что он спал рядом со мной, а это на самом деле так, и той ночью я вынул гильзу и спрятал ее под одеяло, которое у меня вместо подушки. Пока я ходил в гальюн, гильза пропала. Все уже дрыхли, а рядом со мной маялся бессонницей только одни человек – Джиразоло. Багры поверили, они мне даже не сказали, что он им настучал о якобы готовящемся мятеже.
– Папийон! Папийон! – донеслось вдруг со двора. – Перекличка! На выход!
– Здесь! – ответил я.
– Забирай вещи. Отправляешься на Сен-Жозеф.
– О, черт побери!
Во Франции только что разразилась война. А с ней наступил и новый дисциплинарный порядок. Начальники охраны, несущие ответственность за побег, отныне увольнялись со службы. Ссыльные, арестованные во время побега, приговаривались к смертной казни. Сам побег теперь рассматривался как доказательство желания присоединиться к движению Сопротивления, предавшему Францию. Ко всему можно относиться терпимо, но только не к побегу.
Комендант Пруйе уехал два месяца назад. Нового коменданта я не знал. Ничего не попишешь. Я простился с друзьями. В восемь сел в лодку и отправился на Сен-Жозеф.
Отец Лизетты больше не служил в лагере. За неделю до моего приезда он уехал в Кайенну вместе с семьей. Нынешний комендант Сен-Жозефа родом из Гавра. Его зовут Дютен. Он меня и встретил. Так уж случилось, что меня отправили одного. Старший надзиратель, ответственный за перевозку заключенных между Руаялем и Сен-Жозефом, передал меня на пристани дежурному багру вместе с сопроводительными бумагами.
– Вы и есть Папийон?
– Да, месье комендант.
– Странный вы субъект, – заметил он, перелистывая бумаги.
– Что же во мне странного?
– Видите ли, с одной стороны, вы характеризуетесь как опасный во всех отношениях. Вот тут даже выделено красным: «Постоянно настроен на побег». А с другой стороны, есть и такая запись: «Пытался спасти ребенка, дочь коменданта Сен-Жозефа, от акул». У меня у самого две маленькие девочки, Папийон. Хотите взглянуть на них?
Он позвал их, и пара белокурых девчушек трех и пяти лет появилась передо мной в сопровождении молодого араба в белой одежде и прехорошенькой шатенки.
– Ты видишь этого человека, дорогая? Именно он пытался спасти твою крестницу Лизетту.
– О, позвольте пожать вашу руку, – сказала молодая женщина.
Пожать руку заключенного – это большая честь для него. Никто из тех, кто на воле, не протянет ее заключенному. Для меня этот непроизвольный жест оказался весьма трогательным.
– Да, я крестная мать Лизетты. Мы близкие друзья семьи Грандуа. Что ты собираешься сделать для него, дорогой?
– Сначала он пойдет в лагерь, а затем, – комендант повернулся ко мне, – вы дадите мне знать, чем бы вы хотели заняться на острове.
– Благодарю, месье комендант. Спасибо, мадам. Скажите, пожалуйста, почему меня отправили на Сен-Жозеф? Ведь это же почти наказание.
– Причина мне неизвестна. Я бы сказал так: новый комендант боится, что вы убежите.
– Он не ошибается.
– Сейчас ужесточились меры наказания служащих, по вине которых произошел побег. Раньше, до войны, можно было потерять одну нашивку, а теперь без всяких-яких лишаешься всех вместе с мундиром. Потому-то он и послал вас сюда. Для него лучше, если вы будете на Сен-Жозефе, чем на Руаяле. Никакой ответственности.
– Сколько вам служить здесь, месье комендант?
– Восемнадцать месяцев.
– Я не могу так долго ждать, но я придумаю, как вернуться на Руаяль, чтобы не наделать вам каких-либо неприятностей.
– Спасибо, – сказала женщина. – Приятно знать, что вы так великодушны. Если в чем-то будете нуждаться, немедленно приходите к нам. Папа, предупреди караульный наряд в лагере, чтобы Папийона приводили ко мне, когда бы он ни пожелал.
– Да, дорогая. Мохамед, проводи Папийона в лагерь. Папийон, в каком корпусе вы хотели бы остановиться? Выбирайте.
