– Поразительно! Просто поразительно!
Куда уж поразительней, бесы меня задери…
– Держи! – И Эдвард вдруг сунул мне лицо, мягкое и теплое.
Живое.
Пока я пытался разобраться в ощущениях, а заодно справиться с рвотным позывом, лучник вернулся к пленнику, поставил тому на колени бочонок и одним уверенным движением скальпеля вскрыл горло.
Кровь потекла едва-едва. Ленивыми вялыми толчками она начала выплескиваться в подставленную посудину, и я спросил:
– Это еще зачем?
– Ну… – замялся Рох, – это все непросто…
– Так объясни!
– Я не знаю, как уберечь кожу от пересыхания! – ответил лучник. – К тому же тьма понемногу рассеивается, и, по моим прикидкам, лицо не продержится в таком состоянии и часа.
– Можно с этим что-то сделать?
– А я чем, по-твоему, занимаюсь? – Эдвард оценивающе глянул в бочонок, потом кинул в довольно булькнувшую кровь отработанный проклятый клинок, забрал у меня лицо и опустил его следом. – Перед тем как надевать, сполосни.
– Надолго его хватит?
– До рассвета должно протянуть.
Я с трудом вместил бочонок в кожаный саквояж, туда же сунул бутылочку с кровью Густава Сирлина и накинул на плечи доставшийся по наследству от Валентина плащ.
– Приберись здесь! – попросил лучника.
– Густав сказал, бесноватые сами хвосты зачистят, – сообщил тогда Хмурый.
– Вот и отлично, – обрадовался я и направился было в подвал, но головорез немедленно меня остановил.
– Можно через черный ход выйти, – напомнил он. – А то изгваздаешься.
– Отличная идея!
3
Несмотря на поздний вечер, народные гуляния в городе и не думали затихать. Дым на площадях стоял коромыслом, гремела музыка, бесплатные пиво и вино текли рекой, а стражники закрывали глаза на пьяные выходки веселившихся горожан.
Когда лодка причалила к берегу под мостом Святого Вацлава, я перебрался на лестницу, поднялся на набережную и быстро затерялся в толпе, благо никто не шарахался от меня, не стремился инстинктивно отступить и освободить дорогу.
Меня попросту не замечали!
Приходилось как в старые добрые времена скользить меж людей, протискиваться, приноравливаться к чужим движениям.
Я стал невидимкой. Одним из гуляк, неприметным человечком – и отчасти мне это даже нравилось. Снова стать обычным, ничем не примечательным обывателем, так ли это плохо?
Впрочем, невидимкой я был лишь в толпе, а стоило свернуть к дворцовой округе – и наперерез немедленно выдвинулся конный патрульный.
Тогда я спокойно переложил увесистый саквояж в левую руку и достал из внутреннего кармана прямоугольник плотной бумаги. Гвардеец наклонился, прямо из седла выдернул пропуск, бегло ознакомился с его содержимым и поворотил своего гнедого коня.
– Следуйте за мной, – коротко распорядился он и поскакал к сослуживцам.
Усатый капрал изучил пропуск куда внимательней, после с недоумением оглядел мой нелепый наряд, но чинить препятствий не стал и, сделав на выданной болезным вербовщиком бумаге непонятную отметку, велел пропустить через пост.
Я отправился дальше, но беспрепятственно дошел только до следующего перекрестка, а там от меня вновь потребовали предъявить документы. В итоге, пока добрался до «Хромого циркача», пропуск превратился в замусоленную бумажку, всю вышарканную и помятую: всякий раз его внимательно изучали, сверялись с какими-то списками и только после этого разрешали продолжить путь.
Дворцовая округа словно вымерла, на глаза попадались лишь служивые. На виду стояли гвардейцы в парадных мундирах, в
