подворотнях расположились лейб-егеря, на крышах время от времени мелькали фигуры стрелков, а на одной из площадей и вовсе ровными шеренгами выстроились пехотинцы в полной боевой выкладке.
Все мои инстинкты кричали о том, что так не бывает и быть не должно.
К чему такие меры предосторожности? Зачем в центр нагнали столько войск?
Ожидаются беспорядки? Но по какому поводу? Раскрыт заговор или намечаются превентивные чистки?
В любом случае, все это не просто дурно пахло – все это просто-напросто смердело.
И, когда спустился в подвальчик «Хромого циркача», ощущение всеобъемлющей неправильности только усилилось. Незанятым в кабаке оставался один-единственный стол у самого входа, за остальными расположились сплошь крепкие парни в неброской одежде. Они лениво цедили жиденькое пиво и поглядывали на размеренно тикавшие ходики; не было слышно ни пьяных разговоров, ни здравиц во имя его величества.
Сразу видно – не гуляки с улицы забрели, а люди подневольные команды дожидаются. Шпиков согнали или эти мутные ребята еще до того, как гвардейцы район оцепили, успели здесь собраться? И сколько тогда окрестных заведений подобной публикой забито?
Вопрос.
Очередной вопрос.
Как бы то ни было, я заказал две кружки пива и спокойно уселся за свободный стол. Вытащил часы, откинул крышку – четверть двенадцатого – и демонстративно выложил их перед собой.
Но при всей внешней невозмутимости внутри все так и клокотало. Догадки и опасения кружились в едином хороводе, смешивались с раздражением и заполняли голову столь гремучей смесью, что сидеть без движения было уже просто невмоготу.
Не выдержав, я велел разносчице принести вина, выпил и, пусть вкус и оставил желать лучшего, блаженно прикрыл глаза.
Вот они – маленькие радости жизни. Пустяк, а на душе полегчало. Уж и не припомнить, сколько раз с таким дешевым пойлом время в ожидании связного коротал; глотнул – и будто в прошлое вернулся.
По крайней мере сразу успокоился и собрался. Когда кругом враги, выказывать беспокойство категорически не рекомендуется.
Ну я и не стал, и болезный господин застал меня невозмутимо переливавшим из бутылки в кружку остатки вина. Вербовщик озабоченно глянул на нее и медленно опустился на лавку.
– Надеюсь, первая? – уточнил он.
– И последняя, – подтвердил я. – Перстень принесли?
– Разумеется. – Болезный господин передвинул через стол холщовый сверток и предупредил: – Вы должны быть во дворце ровно в полночь, не позже.
– Не вопрос, но не пора ли ввести меня в курс дела? Озвучьте уже, кого придется убрать.
Вербовщик досадливо поджал губы, бездумно погладил свисавший с шеи бархатный мешочек и покачал головой:
– Никого убирать не придется. – Он раздраженно поморщился и заявил: – Более того, очень вас прошу обойтись без смертоубийств!
– Постараюсь, – пообещал я, но спокойней от выставленного условия нисколько не стало, скорее наоборот. И даже тяжесть вернувшегося на палец перстня официала ордена Изгоняющих не сумела развеять накатившее вдруг беспокойство.
Я стянул кольцо, убрал его в карман и выжидающе уставился на собеседника, ожидая продолжения.
Что происходит?! Что такое происходит, если кому-то понадобились мои услуги не в качестве убийцы?!
Вербовщик продолжал молчать, пришлось спросить напрямую:
– Что вы от меня хотите?
– Один беспутный человек должен покаяться, – вздохнул болезный господин и разжал стиснувшую бархатный мешочек ладонь, – но покаяться не готов. Надобно его к этому нелегкому решению подтолкнуть.
– Каким образом?
– Нечистый в душе не оставит ему никакого иного выбора.
Я просто опешил.
– Вы предлагаете поделиться с ним одним из моих бесов?! – сдавленно прошептал я, немного придя в себя.
– Это ведь возможно? – уточнил вербовщик, явно зная ответ наперед.
– Как недавно сказал один мой ныне уже покойный знакомый, в этом мире нет ничего невозможного.
– Так да или нет?
