полагал. Колодец затянет твою душу, и уж оттуда не сбежать никому и никогда.
Даже если наш беглец умел открывать путь в Пустоту, он точно никогда не стал бы проворачивать подобный трюк в «Тихом месте». Безумный гений архитектора позаботился об этом многие столетия назад.
Так что же тогда здесь произошло? Куда подевался арестант?
Быть может, его попросту выволокли из камеры и скинули вниз?
Возможно, подобный конец ждет и меня?
Дверь камеры за номером «семьдесят четыре» оказалась распахнута настежь. Не в ожидании нового постояльца, нет – внутри толпились важные господа из надзорной коллегии и главного тюремного департамента, компанию им составляли двое похожих на огородных пугал брата-экзорциста.
И на нас эта публика уставилась с нескрываемым недоумением.
– Это что еще такое?! – взвизгнул бледный и потный комендант «Тихого места».
– Арестант, ваша милость! – отрапортовал надзиратель. – Направлен для помещения под особый надзор!
– Сюда почему?
– Согласно внутреннему распорядку занимается свободная камера с наименьшим номером, ваша милость!
– Они у вас совсем мышей не ловят, любезный, – едко заметил один из экзорцистов.
– Распорядок утвержден… – попытался было оправдаться комендант, но его никто и слушать не стал.
– Вздор! – с ходу отмел этот аргумент чин главного тюремного департамента. – До выяснения всех обстоятельств дела размещение новых заключенных будет приостановлено!
– А с этим что делать?
– Поместите пока в карантин.
Комендант на миг заколебался, но оспаривать приказ вышестоящего начальства не решился и коротко кивнул:
– Исполняйте.
Мы развернулись на выход, но сразу:
– Подождите! – остановил нас один из экзорцистов и предупредил: – Пусть соберутся для опроса все работники ночной смены.
– Их ведь уже опросили? – не сдержал кто-то из тюремного департамента своего удивления.
Чем аргументировал монах намерение опросить служителей по второму кругу, расслышать уже не удалось. Тычком в спину меня отправили в обратный путь.
И я этому обстоятельству был чрезвычайно рад. Находиться в подземелье, всего в шаге от черневшего мраком провала, было просто невмоготу.
А вот бесам возвращение наверх по вкусу не пришлось; они рванулись на волю, и в макушку словно молния ударила. Я сбился с шага и прижал ладонь к сердцу, чувствуя, как по левой стороне грудины растекается холодное онемение. Перед глазами замелькали огни, вдохнуть воздуха толком не получалось, а по жилам вместо крови потекло самое настоящее ледяное пламя.
Я опустился на одно колено и попытался за краткий миг остановки хоть немного перевести дух.
– Этого еще не хватало! – раздраженно фыркнул надзиратель и приказал охранникам: – Хватайте его под руки, орлы, а то куковать здесь замучаемся. Вон как скрючило болезного.
– Поди, когда людей губил, на сердце не жаловался, – нахмурился один из охранников.
Второй и вовсе попросту ткнул меня дубинкой под ребра.
– Ну-ка, быстро встал! Встал, кому сказано! – распаляясь, проорал он, но крик неразличимым шелестом сгинул в бездонном провале колодца. Тогда громила откашлялся и пообещал: – Сейчас как двину!
– Встаю, встаю! – пробормотал я, стремясь расплести свившихся в единый узел нечистых. Скользкие холодные гадины никак не поддавались, но вмиг забились в агонии, стоило только вполголоса зашептать злую молитву, приписываемую Святому Николасу Слепцу.
Их до ужаса пугал лютый пламень, снизошедший со страниц ветхого молитвенника, и все бы ничего, да только бесы давно уже сделались частью меня самого, поэтому миг спустя, выламывая суставы, дробя кости и растягивая жилы, накатил огненный вал боли. Подобного не доводилось испытывать даже в застенках Святого сыска; я ощутил себя язычником, с которого содрали кожу с ног до головы, но все же поднялся и шагнул на следующую ступень.
А потом еще на одну и еще. И все это – ни на миг не прекращая рвать собственную душу раскаленными словами молитвы.
