— Передай. Он поймет. Я подожду здесь.
Слуга поколебался, но решил, что ничего страшного от его вопроса не случится, и ушел. Я с равнодушным видом прислонился к стене, слушая, как усилившийся дождь колотит по подоконникам. Возможно, мне не стоило приходить сюда, но иного пути я не видел. Рассчитывать на поддержку других членов совета в сложившейся ситуации не имело никакого смысла. Сейчас мне нужен лишь этот магистр.
Вернулся донельзя удивленный слуга:
— Он вас примет.
Коридор оказался прямой и белый, как мысли праведника. Мы миновали девять закрытых дверей, прежде чем я столкнулся с Калебом, выскочившим из полутемной залы. Лицо у него было красным от гнева, руки тряслись.
— С дороги, ван Нормайенн! — прорычал он.
Я не видел смысла упираться рогом и отступил в сторону, давая ему пройти. У человека дурное настроение, и его можно понять. С Тильдой не получилось, его самого сослали в Витильску, да еще и учитель, на которого он так надеялся, не поддержал на совете.
В большой комнате с двенадцатью высоченными окнами, половина которых была закрыта тяжелыми портьерами, царил полумрак, особенно сильно сгущавшийся в дальнем конце, там, где находилась еще одна дверь, ведущая в следующее помещение. Я увидел клетку с желтой заморской певчей птахой, дремавшей на жердочке, громоздкий, похожий на носорога стол и массивные закрытые шкафы, стоявшие вдоль стены. На специальной стойке покоились разнообразные трости.
Стёнен встретил меня, сидя в кресле и опустив голые, отекшие ноги в таз с горячей водой. Выглядел толстяк не то чтобы очень довольным. Отправив слугу, он без всякого дружелюбия сказал:
— Если и есть неудобный момент, то он наступил прямо сейчас. Ты совершенно не вовремя, ван Нормайенн.
— Но ты все же нашел возможность выслушать меня.
Тот неприятно щелкнул пальцами:
— Любопытство. Раньше ты не удостаивал меня своими визитами. Что-то насчет убийства Шуко? Есть подвижки?
— Полагаю, что да.
Магистр повозился в кресле:
— И ты пришел ко мне.
— Мириам уехала. А с Павлом мы никогда особо не ладили. Ты нейтрален, так что мой выбор очевиден.
Он глянул на меня задумчиво, оценивая слова.
— И что ты узнал?
— Мы с Карлом вышли на продавца яда. Он кое-что сказал.
— Превосходно, — оживился тот. — Уже отправили за ним кого-нибудь из гвардейцев?
Я подошел к стойке с тростями:
— К сожалению, нет. Его убили прямо у нас на глазах.
— Кто?! — впившись в подлокотники, спросил толстяк.
— Сообщники убийцы, я полагаю.
— Плохо. Значит, у нас нет никаких зацепок. Эй!
— Я всего лишь посмотрю, — успокоил я его, взяв с подставки трость, которую я увидел на совете. — Великолепная работа.
— Золянская береза, кость буйвола и янтарь. Быть может, мы вернемся к обсуждению того, ради чего ты пришел?
— Да, конечно, — охотно сказал я, но тяжелую трость из рук не выпустил, проверяя баланс. — На чем мы остановились?
— Ты собирался рассказать, что узнал от продавца яда.
— Он назвал имя убийцы, — равнодушно пожал я плечами, словно речь шла о чем-то совершенно незначительном, и вновь стал разглядывать трость.
Мастер, конечно, поработал на славу. Красивая вещь, и чудеснейшая резьба по дереву — пляшущие горностаи. В Золяне эти животные считаются вестниками, приносящими сообщения от мертвых. В Хагжите, где их никто никогда не видел, вполне могут перепутать с крысами.
— Я могу его услышать? — Стёнен терял терпение.
— И даже увидеть. — Я заозирался. — У тебя есть где-нибудь зеркало?
Несколько секунд он не понимал, на что я намекаю, затем его лицо окаменело, а взгляд стал злым.
— Ты пьян?
