— Ни один валлиец не войдёт в это озеро, — заявил Мадрин так, словно речь шла о святотатстве.
— Почему? — настаивал я.
— Потому что в водах озера живёт чудовище, похожее на лошадь. Его зовут в народе Водяная лошадь.
— Видимо, Кайл Коннор не очень-то боится вашего чудовища, — заметил я, глядя, как он плавает в озере.
В ответ Мадрин пробормотал что-то по-валлийски.
Мы снова оказались в тесной расщелине, где шумела речушка, и, свернув на дорогу, вскоре добрались до Пентредервидда.
Дом Вогана стоял на краю деревни. Он был, как и почти все дома в деревне, двухэтажным. На первом этаже располагалась мастерская, второй этаж был жилой. Нам пришлось ждать хозяина — он работал в огороде. Я потом узнал, что, независимо от своего главного ремесла, все мужчины здесь умели доить корову, готовить обед и многое другое.
Наконец к нам вышел совершенно лысый пожилой мужчина с начинающими седеть усами, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками. Когда мы подъехали к деревне, Мадрин сказал мне, что Воган и Глин Хьюс были приятелями, и посоветовал рассказать ему всё без утайки. Если бы мы попытались что-то разузнать у него, не раскрывая свои карты, то о нашем визите к нему вскоре знала бы вся деревня.
Он изъяснялся по-английски неплохо, только очень медленно. Мадрин представил меня, и мы пожали друг другу руки. Не дожидаясь, когда он задаст вопрос о моих валлийских предках, Мадрин сразу рассказал о нашей поездке на место убийства и о том, что мы там обнаружили.
Воган очень разволновался и долго рассматривал мои рисунки следов от деревянных башмаков. Я думаю, он догадался, какова цель моего приезда в Пентредервидд. Показав рукой на след от круглых носов, он заявил:
— Самые обычные башмаки. Я делаю такие же.
— По моему мнению, они новые. След от подковок очень резкий. На других башмаках подковки, видимо, уже стёрлись. Кто-нибудь покупал у вас деревянные башмаки за последние два месяца?
— Я даже не припомню, скольким людям сделал такие башмаки, — махнул он рукой. — А ведь их делают и в Лланидло…
— …И в Ньютауне, — подхватил Мадрин, — да и вообще по всему Уэльсу.
— А такие вот башмаки, — указал Воган пальцем на след от квадратных носов, — мы делаем редко. Они нужны тем, кто стоит на коленях, когда работает.
— Стоит на коленях?.. — переспросил я.
— Те, кто работает в рудниках, иногда на фабриках. Квадратные башмаки удобнее.
— Значит, человека в таких башмаках можно было бы заметить, например, в Пентредервидде, — предположил я.
— Мало кто смотрит на башмаки, — ответил Воган, — но я бы заметил. Я всегда смотрю, кто во что обут.
— Припомните, пожалуйста, вы никого не видели в таких башмаках примерно месяц назад, когда был убит Глин Хьюс?
— Самое интересное, что видел.
Я с трудом сдерживал рвущуюся из груди радость. Нешуточное дело — в первый же день отыскать улики и, можно сказать, выйти на след преступника.
— Как выглядел человек, у которого были такие башмаки?
Воган почесал в затылке, потом провёл широкой ладонью по лысине.
— У вас-то нарисованы подошвы башмаков, а я, конечно, видел их сверху. А вот лицо этого человека я не рассмотрел. Я смотрю вниз, ведь мне интересно, кто во что обут.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Как я ни бился, он мне больше ничего не смог сообщить. Тут только я понял, что значит стоять на узкопрофессиональной точке зрения.
— Вы могли бы узнать эти башмаки, если бы увидели их снова? — спросил я.
— Само собой, — заверил он. — На кожаном верхе была необычная вышивка. Я бы этих рыбок узнал сразу.
Воган объяснил, что вышивка — это своего рода подпись мастера на изделии. Каждый старается придумать что-нибудь особенное. Конечно, делают башмаки и без вышивки — для работы и обихода, а с вышивкой — это вроде как модельные.
Я просил его последить, не появится ли опять человек в таких башмаках. Если бы сапожник встретил его — не важно где, на улице
