16
Большое совещание устроили, когда вернулись все группы. Результаты были скудные. В 21 час известно было не больше, чем в 18.30, или почти. До этого Кресс изучил последнее письмо Романиста и по большей части подтвердил то, что Камиль знал, и то, что он чувствовал. Ле-Гуэн, устроившись в единственном настоящем кресле в комнате, выслушал отчет психиатра, понимая всю его важность.
— Ему доставляет удовольствие играть с вами. Он немного нагнетает напряжение в начале письма, как если бы вы играли в игру. На пару. Это подтверждает то, что мы чувствовали с самого начала.
— Он превратил это в личное дело? — спросил Ле-Гуэн.
— Да, — ответил Кресс, поворачиваясь к нему. — Мне кажется, я знаю, куда вы клоните… Но только поймите меня правильно. Изначально это не было личным делом. Говоря яснее, я не думаю, что речь идет о ком-то, кого майор арестовывал, например, или о чем-то в этом роде. Нет. Это не было личным делом. Оно им стало. А именно когда он прочел первое объявление. Сам факт использования не вполне ортодоксальных методов, подпись собственными инициалами, предложение использовать для ответа личный адрес…
— Ну не кретин ли я? — спросил Камиль у Ле-Гуэна.
— Такое невозможно предвидеть, — ответил Ле-Гуэн вместо психиатра. — В любом случае ты вроде меня — мы не из тех людей, которых трудно найти.
Камиль на мгновение задумался над высокомерием того типа. Кем же он себя возомнил, чтобы действовать вот так, на столь личной основе, как если бы речь шла о разборке между двумя мужиками. Он вспомнил о судье Дешам, о разговоре в ее кабинете, когда она пригрозила ему отстранением. Почему ему захотелось показать, что он сильнее? Жалкая победа, которая теперь стоила дороже любого поражения.
— Он знает, к чему стремится, — продолжил Ле-Гуэн, — и знает это с самого начала, так что действуй ты по-другому — это ничего бы не изменило. Кстати, нам это известно, потому что он сам прямо говорит в письме: «Вы закончите дело только тогда и так, как я решу».
— Но главное сосредоточено в последней части письма, в его длинном разглагольствовании со множеством ссылок, где он приводит целые отрывки из книги Габорио.
— Он считает, что на нем лежит миссия, я знаю…
— Так вот, рискуя удивить вас, я в это верю все меньше и меньше.
Камиль насторожился, как и Луи, который наконец-то решился присесть рядом с Ле-Гуэном.
— Видите ли, — сказал Кресс, — он выражается слишком нарочито. Просто из кожи вон лезет. В театре сказали бы, что он «переигрывает». Некоторые его фразы откровенно напыщенны.
— Что вы хотите сказать?
— Он не безумец, а всего лишь извращенец. Он разыгрывает перед вами законченного психопата, который не отличает реальное от виртуального или, в данном случае, литературу от реальности, но это просто очередная хитрость. Я не знаю, зачем он это делает. Он не то, что он пишет в письмах. Он играет, стараясь заставить вас поверить, а это совсем другое дело.
— С какой целью? — спросил Луи.
— Представления не имею… Его долгое рассуждение о потребностях человечества, о преобразовании реальности… Это так надуманно, что становится карикатурным! Он не пишет того, что думает. Он делает вид, что так думает. Не знаю почему.
— Чтобы запутать следы? — предположил Ле-Гуэн.
— Может быть, да. Может быть, из высших соображений…
— То есть? — спросил Камиль.
— Потому что это часть его плана.
Заново распределили досье всех текущих дел. По два человека на досье. Задача: все перепроверить заново, все косвенные доказательства, все совпадения; потом распределили столы. К 21.45 технические службы установили четыре новые телефонные линии, три дополнительные компьютерные точки, которые Коб немедленно связал в сеть, чтобы у каждого компьютера был выход в банк данных, где он объединил всю имеющуюся информацию. Помещение наполнилось гулом, каждая группа без конца спрашивала и
