— Я попрошу одного из своих сотрудников снять с вас показания, мадам Коттэ. Однако я должен задать вам вопрос…
Они стояли в холле морга. По обыкновению, Верховен держался на небольшом расстоянии, чтобы иметь возможность смотреть на нее, не сворачивая себе шею.
— Кажется, ваш муж был большим любителем детективных романов…
Каким бы странным ни выглядел вопрос, ее он, похоже, не удивил.
— Он только их и читал, да. Он читал то, что способен был понять.
— Не могли бы вы рассказать мне об этом поподробнее? — попросил Камиль.
— О, знаете ли, мы уже давно вообще не разговаривали. А редкие беседы в основном не касались нашего круга чтения.
— Извините меня за этот вопрос… не был ли ваш муж человеком жестоким? Я хочу сказать, с вами он никогда…
— Мой муж не был человеком смелым. Он был достаточно… физиологичен, конечно, несколько груб, без сомнения, но не в том смысле, на какой вы намекаете.
— А точнее, в сексуальном плане каким мужчиной он был? — резко спросил Камиль, которого уже начали раздражать все эти разглагольствования с недомолвками.
— Из быстрых, — ответила мадам Коттэ, решительно настроенная противостоять его раздражению. — Я бы даже сказала, молниеносный, если память мне не изменяет. Без отклонений. Ограниченное воображение. Даже до простоватости. Скорее оральный, в меру содомит, что еще сказать…
— Полагаю, достаточно…
— Раннее семяизвержение.
— Спасибо, мадам Коттэ… Спасибо…
— К вашим услугам, мсье Верховен, обращайтесь. Всегда приятно поговорить с джентльменом.
Камиль решил поручить допрос Луи.
2
Камиль пригласил Луи и Ле-Гуэна пообедать.
На Луи был красивый темно-синий костюм с маслянистым черным отливом, рубашка в чуть заметную полоску и галстук цвета летней ночи с расположенным идеально по центру узла значком какого-то английского университета. Ле-Гуэн всегда смотрел на Луи как на антропологическую диковинку. Его по-прежнему изумляло, что человечество, мало-помалу исчерпавшее все возможные комбинации, еще способно порождать подобные экземпляры.
— На данный момент, — говорил Камиль, приступая к порею, — у нас три преступления, три книги и двое исчезнувших.
— Плюс пресса, судья, прокуратура и министр, — добавил Ле-Гуэн.
— Если пересчитывать все неприятности, ты прав.
— «Ле Матен» вчера слегка всех опередила. Потом к ней подтянулись главные силы, ты видел.
— Не могу сказать, что это моя любимая газета, нет…
— И ты не прав. Если так и дальше пойдет, твой Романист получит Гонкуровскую премию, причем единогласно. Мне только что звонила судья Дешам. Ты будешь смеяться…
— Вряд ли.
— …похоже, министр «взволнован».
— Взволнованный министр? Ты шутишь?
— Вовсе нет, Камиль. На мой взгляд, взволнованный министр — это само по себе волнующе. И потом, министерское волнение нам на пользу. Все, что вчера еще казалось невозможным, сегодня становится первоочередным. После обеда у тебя будет новое помещение и подкрепление.
— Я могу выбирать?
— Не до такой степени! Волнение не означает щедрость, Камиль.
— Я иногда путаюсь в словах. Итак?
— Дам тебе троих. Скажем, на шестнадцать часов.
