сумрачного вида и красивая бабенка, много его младше, брызнувшая на вошедших ярко-синими глазами.
— Намерзлись, Константин Степанович? Ой, да вы не одни!
На Бориску, когда он скинул на вешалку бекешу и предстал перед хозяйкой в грязной и ветхой гимнастерке, посмотрела с плохо скрываемой брезгливостью.
— Дайте-ка нам, хозяюшка, умыться с дороги! — тоже «завыкал» Ленков, проталкивая Бориску вперед. — Пришлось вот моему молодому товарищу добираться издалече, да на перекладных, в том числе и на паровозе. Измазюкался малость!
Ленков врал так уверенно, что Бориска даже ему позавидовал: «Канспиратар Костя!»
Молодая хозяйка поставила на табуретку за занавеской таз, начерпав в него из бачка, гревшегося на печи, горячей воды, церемонно подала полотенце и облатку мыла. Раздевшись до пояса, стыдясь своих шрамов, Бориска быстро вымыл голову и шею, обтер грудь. Появившийся за занавеской Костя подал ему чистую исподнюю рубаху.
Хозяева уже отчаевничали, поэтому за столом Бориска чувствовал себя не столь скованно. После чая они ушли с Костей в его комнату, где на полу было постелено и для Бориски. Сытый и уставший за такой длинный для него первый день свободы, Бориска быстро уснул.
На следующий день Бориска встал поздно. В комнате один. Одевшись, вышел на кухню, где хлопотала пригожая молодуха, приветливо ему кивнувшая. Бориска шмыгнул на улицу, по нужде. Вернувшись, поплескался у рукомойника.
— Садитесь, чаю попейте, — церемонно пригласила хозяйка. — Константин Степанович обещался вскорости быть с ночного дежурства… Сказывал, что пока вы поквартируете у нас…
За столом она расспрашивала Бориску о его житье-бытие. Он, сам не зная почему, заосторожничал, скупо рассказывая про былое партизанство. Истории, которая его привела в тюрьму, понятное дело, не касался. Больше нахваливал Костю, расписывая его партизанское геройство.
А вскоре и тот появился, с чернявым и вертким парнем, которого называл Мишкой. Они принесли Бориске полный комплект военного обмундирования — новую диагоналевую гимнастерку, галифе, кожаный ремень. От такого наряда Бориска был на седьмом небе.
Чай пить не стали. Забрав Бориску, вышли за ворота, уселись в легкую и быструю «американку», запряженную пегим коньком, покатили к Московскому тракту.
— Костя, куда мы? — поинтересовался Бориска, кутаясь в уютную бекешу.
— Узна-ашь, — протянул нараспев Ленков, переодетый взамен шинели в полушубок с мохнатым овчинным воротником.
Когда отъехали довольно порядочно от крайних домов, молчаливый Мишка, управлявший «американкой», свернул на полого спускающийся берег Кенона. У гладкого ледяного поля озера остановились. То там, то здесь, на льду чернели небольшие шалашики — рыбаки дергали из лунок карася и окуней со щучками. Мишка убежал к одному из шалашиков, потом перебежал к другому.
Костя повернулся к Бориске.
— Значит, готов к борьбе с буржуями?
— С тобой, Костя, завсегда! — Бориска преданно глянул Косте в глаза. После утрешних подарков он вообще для него поднялся на небывалую высоту.
— Но учти, паря, буржуев я бью из-за угла. Нонешняя власть для них защита, так што с милицией не дружу, усек?
— Вона как… — Бориска был несколько разочарован. Ему думалось, что все-таки Костя служит, а оказалось…
— А ты чево хотел? В госполитохрану записаться? После тюрьмы отовсюду поганой метлой шуганут!
— Так разобрались же, был на меня оговор…
— Ну а как, дружок, тебя на бирже встретили?! Сам же вчера рассказывал.
— Да уж, накося…
— А я тебя позвал в свой боевой отряд партизанской армии анархистов! В адъютанты!
Бориска молчал. Подошедший с охапкой щучек Мишка недобро поглядел на него, вскинул глаза на Костю, но тот успокаивающе качнул головой.
Они снова уселись в свою легкую повозку и вскоре вернулись на тракт. Поехали от Читы еще дальше на запад, в сторону деревни Кадалы.
Там свернули на первую улочку, и вскоре Мишка затарабанил в невысокие ворота, за которыми кривился на один бок большой, но запущенный дом.
В доме только и обнаружились, что старая бабка и простоволосая девчонка годков десяти, которой Мишка отдал рыбу.
