Девчонка стащила с плиты законченный полуведерный чайник, расставила на колченогом столе щербатые чашки. Мишка сходил во двор, принес из повозки два свертка. Один сунул скрюченной бабке, которая как сидела на лежанке за печкой, так из-за грязной от сажи занавески и не вышла. Чего-то буркнула Мишке — вот и все.
Другой сверток Мишка развернул на столе. Тут оказалось сало, жестяная банка с заваркой, коврига черного хлеба, а в отдельной бумажке слипшиеся леденцы-монпансье. Девчонка получила сладости и забилась в угол.
А Мишка выволок из-за пазухи паянную из жести плоскую флягу, отвинтил пробку и набулькал всем в чашки разведенного спирта. Выпили, заели салом с хлебом, пока чай напревал, еще налили и выпили. Бориске снова стало весело.
Отобедав таким способом, снова погрузились на «американку» и двинули назад, к тракту, который в подступавших морозных сумерках был пуст в обозрении на обе стороны. Таращившему глаза Бориске Мишка все объяснил коротко: «Мамка с сеструхой».
Со стороны кирпичных сараев — нависшего на крутом берегу Ингоды заводика по производству кирпичей и других изделий из глины, показалась одинокая подвода.
— Костя, тряхнем? — встрепенулся Мишка. И, завернув, понесся, подстегивая лошадь, навстречу. Не доезжая до подводы нескольких сажен, осадил конька так, что вся «американка» сотряслась со скрипом, ловко спрыгнул.
— Эй, дядя, куда путь держишь?
— Куды надо, туды и еду! — неприветливо ответил озябший мужик на телеге, на которой что-то бугрилось под парусиновым пологом.
— Что за груз? — повелительно окрикнул возчика, привстав с сиденья, Ленков.
— Отвяжитесь, а то у меня палка крепка! — крикнул мужик.
— Ты кого, паскуда, пугашь?! — рявкнул Мишка, выхватывая «наган». — Слазь! Щас мы к тебе революционный суд применим!
— Осподи помилуй! Да у меня окромя горшков никакой поживы! — возница сразу понял, что за «революционеры» его остановили.
— А нам с тебя пожива и не требуется! — весело крикнул Ленков, спрыгнул с «американки», быстро подошел к телеге. — Ну-ка, покажь!
Мужик обреченно приподнял парусину — под ней ровными рядами лежали аккуратные глиняные горшки, вдетые друг в друга донышками, блестящие после обжига. Были тут и кринки, и бочаги, и кувшины с широким горлом и аккуратными сливами.
Ленков обернулся, внимательно посмотрел на Бориску, угрюмо взирающего на все это с ходка. Мишка стоял рядом с Костей, постукивая по глиняным бокам наганным стволом, несколько недоуменный.
— И чо с ними делать?
— Бориска! Иди сюда! — веселый Костя поманил Багрова рукой и обернулся назад к мужику. — А ну-ка, ставь свои кувшины и горшки в ряд! Вот тут, по кромке!
Возница, испуганно озираясь на Мишку с «наганом», выстроил свой товар по обочине дороги. Костя отошел в поле и достал револьвер.
— Отойди в сторону, глиномес!
Ленков поднял револьвер и несколько раз бабахнул по горшкам на обочине — только черепки полетели!
Испуганный хозяин кринок и кувшинов, зажав при выстрелах голову руками, на четвереньках полз в сторону, бормоча «Отче наш».
— Ну чо, Бориска, сможешь так? Давай! — Ленков открыл щечки барабана, вытряхнул на чахлый снежный покров горячие гильзы, протянул «кольт» подошедшему Багрову. — На, покажь навык!
Бориска сноровисто снарядил барабан, взвел курок, прицелился по оставшимся горшкам.
— Б-бах!
Грохнул один выстрел, следом второй, третий.
Лопались хрупкие и блестящие красавцы, разлетаясь вокруг мелкими лакированными осколками, охал перепуганный мужик.
— Мо-гешь! — похвалил Ленков и ехидно взглянул на Мишку Самойлова, изумленного меткостью Борискиной стрельбы.
— От так, Миха, перенимай сноровку!
Забрав у Багрова пустой револьвер, сунул его в карман, подошел к сидящему на земле мужику.
— Чо, паря, труханул? Не пужайся! Это такая у бойцов моей анархической партии привычка руку набивать! Вставай, иди, считай свои горшки — сколь мы их тебе переколошматили? Хотя… Какая разница!..
Костя, явно рисуясь, вытащил из кармана галифе пригоршню золотых монет и — высыпал на мужика!
