— Чаво?
— Поговорка такая! — рассмеялся Коська.
Шагнул к бочке, с размаху окунул голову в воду: — А-ух-ха!
Цупко снова беспокойно оглянулся вокруг, хотя забор никакой возможности обзору округи не давал.
— Слышь, Коська, а ты чо теперь завсегда с револьвертом таскаишьси?
Утиравший лицо подолом рубахи Ленков с интересом посмотрел на Филиппа.
— Чего ты боишься, Филя? Иль вчерась разговор про фараонов, что тут крутились да беседы с тобой беседовали, — к месту-то и был, а, Филя?
— Дурак ты! «Наган» у тя под рубахой — што на ладони. А ишшо — у меня в этом деле свой интерес…
— Это ж какой?
— Простой, дурень! Насиделся я, Коська, в казематах. Больше не хочу! А посему ужом, ежели припрет, буду виться, штоб тока не в кутузку!
— Так ты, Филя, за свою шкуру любого фараонам на мясо пустишь!
— Во, говорю ж, дурак!..
— Слышь ты, Кабан, — посуровел Ленков. — Ты шелуху-то свою поганую в решете оставляй! Ишь, растренькался! «Дурень, дурак!»… Я ведь, Филя, и без револьвера так тебе навешаю, что вся твоя туша кровавой юшкой изойдет! У меня не заржавит! Усек, а?
Окинул набычившегося Филиппа презрительным взглядом и с деланной беззаботностью сплюнул ему под ноги.
— И вот что, Филя… Я тебе не Коська. Ты так собачек своих вшиволядных подзывай. Был до семнадцатого года Коська да вышел весь.
— Можа, мне тебя «вашим благородием» кликать? — со зловещей издевочкой проговорил Цупко, наливаясь злобой.
— Надо будет — енералом величать будешь! И не бычай, видали таких быковатых!..
— А наш бра-авый Кин-стан-тин — Очень ва-ажный га-ас-на-а-дин!.. — пропел, ухмыляясь, Цупко.
— Во! Константином звать можешь. Или Костей, когда без посторонних, — как ни в чем не бывало кивнул Ленков. — А на чужих зови меня Никифором. Так я и среди гутаревцев прохожу. Конспирация!
— Чаво?
— Секретное имя… Для маскировки от сыскного ведомства.
— Ага, — Филя потряс головой. — Ну, бляха-муха, хитрец на хитреце и заговорщик на заговорщике! Ни-ки-фор!..
Произнес по слогам, словно сухарем хрумкнул.
— Бог я, Кось… Костя-Никифор! — махнул рукой со смешком. — Вот я и говорю, што вся хитрость-то — вне подозрения быть, а не корешей закладывать! Корешки — это святое. Но вот мелку рыбешку возьмем… Энти сявки позорные на што? Под ногами путаются, шум-гам подымают… Вот имя под замес и пускать, кады приспичило. Уразумел? Ту та, дарагой господин Константин-Никифор, своя линия должна быть! Об ерунде сыскарям сообчил, как верный человечик, а сам под шумок дельце покрупнее провернул…
— Ага… Мелюзгу фараонам отдал, и ты у них — в полном доверии!
— Соображать! Сам посуди, Коська… Тьфу ты! Ладноть, не ерепенься. Буду стараться анторитет твой не ронять, Костя- Никифор… Ну, дак, я-то про што… Вот, значит-ца, устроила шелупень свой цыплячий скок, а што, к примеру, тот же самый угрозыск? Шум до небес! Под энту гребенку и тебя, паря, вычесать могут запросто! Набирайся, Константин, у стариков мудрости. Как гритца, захочешь жить — не так завертисси! Уразумел, «енерал»? Кабы не мои расклады, да ни энта дружба с милицией, ишшо бы неизвестно, чаво приключилося бы по вчерашнему милицейскому приезду…
— Поешь-то ты браво, — задумчиво уперся глазами Костя в Филиппа, машинально скручивая в тугой свиток подобранный под лестницей кусок бересты. — Но сдастся мне все-таки, что, ежели тебе приспичит, то и меня ты, сука, с потрохами фараонам приподнесешь…
Цупко хотел ответить Коське что-нибудь хлесткое, но краем глаза узрел появившуюся на крыльце Анну и осекся.
— Фили-ипп! Чего же ты гостя к чаю не кличешь? — жеманно и протяжно позвала Анна. — Здрастуйте вам!
Оглядев ее, по-утреннему свежую, с ярким румянцем на тугих щеках, сдобную несмотря на годы, Коська не удержался, хмыкнул. Одобрительно ткнул Филиппа под бок.
— Урвал, Филя!
— А чо, Костя, айда по чеплашке! — прогудел, расплываясь, Цупко.
