— Да иди ж ты, иди, «енерал», твою мать!..
Вслед за Бизиным Костя вышел за ворота.
За кустами густого багула, отгородившими обоих от дорога и забора постоялого двора, Бизин присел на поваленный трухлявый березовый ствол. Сорвал с близкой ветки пожелтевший вялый листок, понюхал, глядя куда-то за Коську, в лесную чащобу.
— Значится, ты — Костя Ленков, кукинский. Так?
— Ты глянь! Ужо все справки навел! Силен!.. — Удивленный осведомленностью Бизина, Костя опустился на корточки, закусил в крепких желтоватых зубах круглую травинку с мохнатой шишечкой на конце.
— В Куке, родни-то много? Кто у тебя там?
— Чево это ты за допрос снимать взялся? Ну, мать осталась, да баба с ребятенком.
— Ишь ты… И окрутиться успел, и потомство завести.
— А я тебе чо, пацан несмышленый? Тридцать второй уж годок разменял!
— Моложе глянешься, Костя. — Бизин удивился, но вида не показал — не с руки, он же «все знает». Покровительственно спросил:
— Так это не беда, а, Константин?
— У тебя, дядя, какой разговор будет?
— Нетерпеливый ты, погляжу…
— Какой ух есть!
— Ну, хорошо, разговор так разговор, — прищурился Бизин. — Ты, Костя, так понимаю, в разбойнички записался, коли пушку за поясом носишь да осторожничаешь?
— Надо, вот и ношу!
— Не гонорись, парень, не люблю! — одернул Бизин. — Чем ноне промышляешь? Так соображаю, что за спиртом за кордон больше не ходок?
— Ишь ты!.. Все-то тебе, дядя, расскажи…
— Все не надо. Чужие тайны — гири на ногах… А для общего нашего интересу и обоюдной пользы спросить вот что хотел: в одиночку по делам ночным шастаешь или человечки есть на подмоге?
— Ну, имеется подмога… — с многозначительным самодовольством процедил Ленков.
— Хорошо… Есть у меня одно дело…
— Для дела, говоришь, народец требуется? Одно дельце? Не густо. Ну, может, и найдется людишек парочка, гусь да гагарочка…
— Не ты ли с этими гагарочками, Константин, дай бог памяти, где-то в двадцатых числах августа магазинчик еврея Кауцмана бомбанул? На Александровской улице, где раньше банк Труфановского был?.. Впрочем, что тебе этот Труфановский… И ведать не ведаешь, про таковского… Власти сей особнячок опосля людишкам разным под квартиры пораздали…
— О чем ты, дядя? Какой магазинчик, что за еврейчик?
— Оно — конечно… Да только, когда из магазина лихие хлопчики в пролетку заскочили и дернули к Кузнечным рядам, то, сдается мне, фигура там твоя мелькнула, а, парень? Мне как раз тогда случилось поблизости пребывать…
— А не больно ли ты, дядя, глазастый? — угрожающе глянул Костя на Бизина. — Иль еще чево видал? А я и не таюсь! — Горделиво заявил, с откровенной и наглой усмешкой. — Куркуля с мошной тряс и буду трясти. А тот еврейчик, он тебе кто, никак родня, али друг любезный, таракан облезлый? А, дядя?
— Во-первых, Константин, манеру эту, дядей меня кликать, брось. Я ж тебя — по имени. Вот и меня Алексеем Андреевичем называют. А второе вот что скажу: ты меня не пугай и ручонку с револьвера сыми. Я, Костя, свое уже пожил, умереть не боюсь. И пожил, кстати, дай Бог каждому! А ты, вижу, пока еще настоящей жизни и не нюхал, коли у Цупко на подпитке да по чердакам чужим ночуешь…
— Ты чо, нарошно, старый хрыч, меня заводишь? «Настоящей жизни!..» А кто мне ее преподнес гостинчиком? Ты?
Ленков вскочил, выплевывая измочаленную травинку. Бизин успокаивающе поднял руку.
— Охолони! Ну и горячая же, Константин, у тебя кровушка… Прям — жеребцом брыкаешься. Охолони… Послушай старого человека. Ежели тебе в самом деле такой жизни надобно…
— И где ж ты такой рай прячешь, а?
— Чтобы жить в раю, Костя, — назидательно ответил Бизин, — надобно его самому и соорудить. А для этого одним днем жить
