после наших вылазок?
— Может быть, и нет, — усмехнулся я, — но и я не настроен на милосердие. Запомни, дружище, на этот раз никто живым отсюда не уйдет.
— Красный Йорг. — Макин хлопнул себя по груди, как он сделал это в маленькой крепости у Римагена несколько лет назад.
— Красный день, — поправил я и сунул два пальца в то, что еще недавно жило и смеялось, а затем провел пальцами по щекам, оставляя две алые полосы. Пока мы шли по долине, я вертел в руке медную шкатулку, висевшую в кожаном мешочке у меня на поясе. Весь день я чувствовал, как Сейджес нарушает границы моего воображения, полузабытья и грез наяву, именно в эти области ему удавалось найти тропки. Мои источники, шпионская сеть, далеко не такая разветвленная и хитроумная, как у остальной Сотни, донесли мне, что у принца Стрелы есть еще одна армия, малочисленная по сравнению с той, что встала у моих ворот. Она направилась в Анкрат, к Высокому Замку, — вероятно, чтобы гарантировать, что армия моего отца остается за стенами. И казалось, у Сейджеса не было причин посещать меня, если, конечно, он не присоединился к Стреле, когда баланс сил стал очевиден, и теперь не служил принцу советчиком. Хотя на самом деле он стремится не столько направлять принца, сколько овладеть его разумом.
С другой стороны, этот злонравный Повелитель снов может сидеть в Высоком Замке. Вполне возможно, что Сейджес горит желанием разведать мои планы для того, чтобы продать их Стреле и тем самым купить независимость моему отцу. В любом случае я не собираюсь ему все выкладывать.
Я ухватил нить памяти, которую искал, и потянул за нее. Предварительные планы, которые я хранил в шкатулке, всегда возникали как неожиданное вдохновение или прозрение, и все разрозненные факты выстраивались в логической последовательности. Я потянул нить своих планов, но на этот раз что-то пошло не так. На этот раз, вопреки моей осторожности, шкатулка приоткрылась — крошечная, с волосок, щелка — и я внутренним зрением увидел под крышкой мрачный свет. Я тут же захлопнул шкатулку. Крышка клацнула, закрываясь.
Какое-то время я полагал, что из шкатулки ничего не ускользнуло.
И вдруг память моя наполнилась.
— Здравствуй, Йорг, — сказала она, и все умные слова исчезли из моей головы.
— Здравствуй, Катрин.
Мы стояли среди надгробий, между нами статуя девочки и собаки, ветер кружил опавшие лепестки розовым снегом, я думал о полусфере, разбившейся много лет назад, и гадал, как это все разрешится.
— Тебе не следует гулять здесь одной, — сказал я. — Мне говорили, что в этих лесах бродят шайки разбойников.
— Ты разбил мою вазу, — сказала она.
Я порадовался, что и она с трудом подбирает слова. Она коснулась головы в том месте, где я ударил ее. Ваза разбилась, и Катрин упала. Те, кто ей был дорог, по моей милости лежат в сырой земле, а она говорит о какой-то вазе. Так бывает: когда мы хотим заглушить сильную боль, мы начинаем говорить о вещах посторонних и малозначащих.
— Справедливости ради, ты хотела меня убить.
Она нахмурилась.
— Здесь я похоронил свою собаку, — сказал я.
Катрин умела развязывать мне язык и вытягивать секреты, знать которые у нее не было права. Существовало нечто общее между этой ее способностью и ударом мечом по голове, что я получил от Оррина Стрелы. Катрин лишала меня здравого смысла.
— Здесь Ханна похоронена. — Она вытянула руку в сторону могилы. Ее рука была белой, жест спокойный и твердый.
— Ханна? — переспросил я.
Бровь ее грозно дернулась, зеленые глаза вспыхнули.
— Старая служанка, которая хотела задушить меня? — спросил я. Перед глазами возникла картина: красное лицо в обрамлении седых всклокоченных прядей, мои руки сжимают ее горло.
— Не хотела! — тихо и с абсолютной уверенностью произнесла Катрин. — Она не хотела тебя убивать.
Но она знала, что хотела.
— Ты убил Галена, — сказала она, сверкая глазами.
— Это правда, — подтвердил я. — Еще мгновение, и он бы вонзил мне меч в спину.
Она не стала этого отрицать.
— Убирайся к черту, — сказала она.
— Ты скучала по мне? — спросил я и улыбнулся, потому что был просто рад ее видеть, дышать с ней одним воздухом.
