— Нет. — Но ее губы дернулись, и я понял, что она думала обо мне. Я понял это, и странным образом меня это обрадовало.
Она вскинула голову, развернулась и пошла, медленно, словно преследуя свои мысли. Я смотрел на изгиб ее шеи. Катрин была одета в костюм для верховой езды из кожи и замши, сочетание коричневого и приглушенно-зеленого. Солнечный свет выхватил сотни рыжих искр в ее вьющихся волосах.
— Ненавижу тебя, — сказала она.
Лучше, чем равнодушие. Я пошел за ней следом.
— Король, а воняешь, как смерд, — сказала она.
— То же самое ты сказала при нашей первой встрече, — напомнил я ей. — По крайней мере, это честный запах, так пахнет дорога. Запах лошади и пота. Придворные интриги воняют куда хуже. По крайней мере, для меня.
Она пахла весной. Я подошел почти вплотную, и она не ушла от меня. Я стоял очень близко и чувствовал силу, текущую между нами, от нее покалывало кожу, она проникала внутрь, от нее дрожали пальцы. Стало трудно дышать. Я хотел Катрин.
— Ты не хочешь меня, — сказала она, словно я выразил свое желание вслух. — И я тебя не хочу. Ты просто мальчишка, один из самых порочных и жестоких. — Она плотно сжала губы, но они не потеряли своей желанной привлекательности.
Я видел изгибы ее тела и желал ее так, как ничто иное в этом мире. А желаний у меня была тьма-тьмущая. Я не мог говорить. И вдруг я почувствовал, как мои руки непроизвольно тянутся к ней, с большим трудом удалось их сдержать.
— Какой интерес у тебя может быть к сестре, блуднице из рода Скоррон? — спросила она и вновь нахмурилась.
Ее вопрос заставил меня улыбнуться и вернул дар речи.
— Что? Мне следует быть рассудительным и благоразумным? Это плата за взросление? Слишком высокая плата. Если я не могу не любить женщину, которая заменила мне мать… не могу из глупого ребячества обижать… о, это слишком высокая цена, поверь.
И снова ее губы дернулись — призрачный намек на улыбку.
— Моя сестра — блудница? По правде говоря, у меня нет тому никаких свидетельств, — сказал я.
Катрин натянуто улыбнулась и погладила юбку, глядя на деревья, будто искала среди них не то друзей, не то врагов.
— Ты же не хочешь, чтобы я был благоразумным.
— Я вообще тебя не хочу, — сказала она в ответ.
— Не благоразумие творит мир, — продолжал я. — Мир — это обманщик, вор, убийца. Говорят, ворон ворону глаз не выклюет.
— Я должна ненавидеть тебя за Ханну, — сказала она.
— Она пыталась убить меня. — Я направился к могиле, на которую показала Катрин. — Хочешь, я извинюсь перед ней? Знаешь, я умею разговаривать с мертвыми.
Я остановился, чтобы сорвать колокольчик, цветок на могилу Ханны, но в моей руке стебель потерял силу и согнулся, а синий цвет потемнел до черного.
— Ты должен был умереть, — сказала Катрин. — Я видела твою рану.
Я поднял рубашку и показал шрам — темную полосу в том месте, где вошел нож отца. От шрама темными нитями расползались его корни, стягивали плоть, проникали внутрь, к сердцу.
Катрин перекрестилась — иллюзия защиты.
— Йорг, в тебе сам дьявол живет, — сказала она.
— Возможно. Дьявол живет во многих мужчинах, да и в женщинах тоже. Просто я его не особенно стараюсь скрыть.
Я задумался. Вначале Корион, затем сердце некромантки. Я мог бы на них свалить вину за мои бесчинства, но что-то внутри меня подсказывало, что все причины во мне.
Катрин закусила губу и отступила, затем выпрямилась и сказала:
— В любом случае, мое сердце расположено к хорошему человеку.
Каким бы умным и сообразительным я ни был, такое мне в голову не приходило. Я даже не представлял себе, что Катрин может смотреть на других мужчин.
— Кто? — только и выдавил я.
— Принц Оррин, — ответила она. — Принц Стрелы.
И я падаю.
С проклятьем бьюсь о камни, рукой закрывая лицо. Макин без церемоний, резко ставит меня на ноги.
— Короли падают в битве, а не спотыкаясь на пути к ней, — сказал он.
