Пилот опустился на сухой участок хвои под высокой елью и уснул, положив голову на словно специально изогнутый корень. До утра его не беспокоила ни боль, ни холод, ни голод, словно разом прекратились все страдания.
Словно он умер.
29
Руслан Громов, пилот спасательного вертолета
Новосибирская аномальная Зона
Громова согнуло пополам и стошнило горькой желчью. Пилот припал на колено, ухватился за грубую кору дерева, чтобы не упасть. Рвотные позывы пытались вывернуть его внутренности наизнанку, но из желудка нечему было выходить, и горло с животом лишь судорожно сокращались, причиняя боль.
Когда приступ прошел, Руслан утерся пучком травы, вытер слюни и слезы. Отдышался, тряхнул головой и, оттолкнувшись от дерева, продолжил путь.
Он шел на рандеву с молодым сталкером. До назначенного времени еще было далеко, но Громов вышел загодя, опасаясь застрять в пути из-за своего состояния. О да, чувствовал он себя очень хреново.
Вырубившись накануне, обессиленный и разбитый, он проснулся на удивление бодрым и отдохнувшим. О драке с безымянным солдатом напоминали лишь зудящая рана на спине и изредка простреливающая боль в паху. Ткачев тоже выглядел неплохо, даже на щеках появился небольшой румянец. Громов пытался расспросить ученого о странном ночном поведении, но тот ничего не помнил. Или делал вид, что ничего не помнил. В любом случае, на вопросы пилота Илья не ответил. Сказал лишь, что проспал весь день и всю ночь. Громов поверил на слово.
Пребывая в приподнятом настроении от предстоящей встречи, Руслан перетащил Илью обратно к старому лагерю. Пусть там больше и не было вышки с шалашом, но остался весь нехитрый скарб. Да и, по чести говоря, Громов боялся оставлять друга в опасной близости от всевозможных ловушек.
Перед выходом они с Ткачевым немного поговорили. Илья вновь удивил осмысленной речью и набравшим силу голосом. Он даже самостоятельно покушал, впервые за эти дни ничего не пролив и не уронив. Единственное, жаловался на апатию и сонливость, но, по мнению радующегося за друга Руслана, это было мелочью.
Проблемы начались, когда Громов отшагал несколько километров к месту рандеву. Его вдруг скрутило и начало тошнить, да так, что он даже упал на колени. Выступил холодный пот, задрожали руки. Тело внезапно словно очнулось, начало болеть все и разом. Единственным, что не болело, была левая рука, бледная и словно чужая.
Он прошел еще немного. Приступы тошноты стали реже, но появилась дрожь в коленях, перед глазами плыли пятна. Пришлось отлеживаться какое-то время, свернувшись на сыром мху.
Создавалось впечатление, что, чем дальше Руслан отходил от места ночевки, тем хуже ему становилось. Он сейчас и не мог вспомнить, как хорошо ему было с утра, казалось, будто не может так быть, когда ничего не болит.
Наконец, Руслан смог сказать, что ему стало почти нормально. Тошнота все еще подкатывала к горлу, но уже не сильно и редко. Он смог идти, хотя колени и дрожали, но теперь уже не было нужды перебираться от дерева к дереву. Чтобы вымыть горечь, прополоскал рот, полил воды на затылок. Стало свежее, дышать – легче.
По пути Громов наткнулся еще на парочку внеземных объектов. Он собрал их походя, даже особенно не разглядывая, как грибы у дороги. Его сейчас беспокоило иное, и это было важнее, чем даже его состояние.
Он боялся. Боялся выйти к месту встречи и не увидеть там никого. Боялся, что Кныш не придет. Боялся того, что последует в этом случае.
Эти мысли не получалось гнать от себя. Руслан пробовал отвлечься, но не мог. Даже обходя очередную ловушку, притаившуюся промеж поваленных деревьев, он думал о том, как придется возвращаться к Илье и говорить, что вновь ничего не получилось. А с каждым днем сил все меньше, наступит день, когда он уже не сможет дойти до бокса. Да что до бокса – не сможет доползти даже до Маяка. И тогда все, лучше уж в ловушку прыгнуть, чем медленно умирать от болезней и голода.
В таком настроении Громов вышел к заветной опушке, где у небольшого камня лежал перевернутый робот. Вышел и остановился, тяжело дыша.
– Здорово, дорогой, – раздался незнакомый голос.
Навстречу Руслану выступил кряжистый мужик с квадратным подбородком и хитрым прищуром из-под валов низких надбровных дуг. Он широко улыбался щербатым ртом, пряча в карманах выцветших штанов руки. На нем висела самодельная сталкерская жилетка с карманами, нашитыми поверх брезентовой основы.
