перерезать.
– Я понял, дядя, понял, – горячо ответил Кныш, медленно поднимаясь. Его бледное лицо, и без того худое, сейчас вытянулось от страха, губы заметно тряслись. Глаза метались между ножом и конвульсивно подергивающимся Толяном.
Того и гляди заплачет.
– Оружие есть? – строго спросил пилот.
– Нет, – замотал головой парень. – Я не ношу… Дурная примета.
– Ну конечно, – не поверил Громов. – Выворачивай карманы.
Удостоверившись, что у Кныша действительно нет ничего опаснее консервного ножа, пилот скомандовал, сдерживая зарождающийся кашель:
– Уходим прямо сейчас. Собираем вещи и в путь. Быстрее дойдем, быстрее расстанемся.
Сейчас, когда адреналин в крови растаял, Руслан поразился своему хладнокровию и реакции. Он только что зарезал человека, собственными руками. И не испытал от этого никаких отрицательных чувств. Совсем ничего, как яблоко сорвал. Разве только досаду, что испортил кровью вещи, которые еще могли бы пригодиться. И этот факт пугал его больше, чем сам факт убийства. Там он ничего поделать не мог, все правильно сделал: либо он – либо его. Но, черт возьми, он убил человека!
Что-то внутри него лениво шевельнулось, отозвавшись негромким эхом. Какое-то чувство брезгливости, словно паука раздавил. Но и только?
Твою мать, Зона, что ты сделала со мной?
Лицо Громова непроизвольно дернулось, и он отвернулся от Кныша, который стаскивал с замершего Толи рюкзак. Не надо показывать свои слабости, нельзя вселять сомнения. Он был в своем праве и убил, защищаясь. И снова убьет, если придется. Здесь Зона, здесь человек человеку волк. Нечего питать иллюзий.
И все же он не был уверен, что сможет зарезать парня. Все же что-то в нем еще осталось, не все плотины сметены отчаянием и злобой. Только вот Леше об этом знать не следует.
– Пошевеливайся, – прикрикнул он на Кныша, вытирая лезвие о траву. – Пора идти.
– А как же твой кореш? – осторожно спросил Леша, закидывая на плечо рюкзак.
– Ради него и стараюсь.
– Но он же один, раненый…
– Он продержится, – уверенно ответил Громов. И про себя добавил: «Теперь уже точно продержится. Почему-то даже не сомневаюсь».
От поселка они пошли на север, чуть правее того места, где Руслан нашел бокс. Громову было интересно узнать, как же именно можно было выйти из Зоны. Ему в свое время так и не удалось нащупать тропинку за периметр. Да что уж, ему не удалось даже далеко от Маяка отойти.
Кныш шагал первым, переступая своими длинными ногами, словно нахохлившаяся цапля. Нескладную фигуру не смог скрыть даже новый камуфляжный костюм, рюкзак висел на загривке, парень не стал утруждать себя подгонкой лямок.
– Сколько тебе перепало с продажи «губки»? – спросил Громов.
Кныш смущенно повел плечами, нехотя ответил:
– Двадцать тонн.
– Что-то негусто за такую редкость, – подколол парня пилот. – Чего так обделили?
– Да там особенно не побыкуешь. Как узнал, что бирюльку слил?
– Невелика шарада. Да и костюмчик, гляжу, новый, недешевый. А в прошлый раз говорил, что с копейки на копейку перебиваешься.
Парень ничего не ответил, лишь шмыгнул носом.
Шли долго, спускаясь в долы и минуя светлые рощицы. Громов отметил, что они, должно быть, уже забрались дальше, чем заходил он. Кто бы мог подумать, что для выхода из Зоны придется идти в сторону ее центра?
Погода сегодня выдалась хмурой, но грозовых туч на горизонте видно не было. Теплый ветер приносил с запада еле уловимый запах цветов и был даже приятен, обдувая лица.
С холма Кныш указал пальцем на тонкую нитку дороги, тянущейся на север. Сказал идти строго за ним, след в след с интервалом в два шага. Громов не стал спрашивать зачем.
Спустились вниз, пошагали по узенькой тропинке, извивающейся между заброшенным яблоневым садом, полным кривых и страшных деревьев с одной стороны, и зарослями шиповника, колючими и разлапистыми – с другой. То и дело попадались висящие на
