по лагам к полкам у дальней стены, ощущая, как неприятно трясется весь дом. По пути взял со стола коробок спичек, сунул в карман.
На полках из неровно отпиленных грубых досок оказалось удручающе пусто. На самой верхней лежала невесть откуда взявшаяся ржавая подкова, так и не принесшая хозяину счастья. На двух средних одиноко стояли жестяные банки из-под кофейного напитка. В одной обнаружилась пакля, в другой – застывшее машинное масло на донышке. Лишь на самой нижней полке Руслан нашел пустую солдатскую флягу в брезентовом чехле и две закрытые консервные банки с содранными наклейками.
Громов прицепил флягу к поясу, банки рассовал в карманы летного комбинезона. Еще раз осмотрел полки, для верности проводя рукой, но ничего нового не нашел.
Глупо было надеяться на то, что в этом старой доме, забытом в центре Зоны, может найтись что-то нужное и полезное. Быть может, в сарае?
Лаг под ногами громко хрустнул, вверх взвился клуб пыли и щепок. Руслан только охнул, проваливаясь вниз. Каким-то неведомым образом успел ухватиться за подоконник, плюхнулся на задницу возле стены.
В полу образовалась глубокая вмятина, которая на глазах превращалась в дыру. Доски пола сначала треснули пополам, потом, увлекаемые бревном, посыпались вниз, в подпол.
Там, в ловушке из песчаных стен, клубился зеленоватый дым, вытягивая вверх прозрачные язычки, словно актиния.
«Ведьмин студень»! Целый подвал!
У Громова от ужаса перехватило дыхание. Он вжался в стену, распластавшись по ней.
Поломанные доски пола покачнулись и съехали вниз, теряя формы и растекаясь синими лужицами. Рухнула вторая половина лага, выдергивая из стены нижнее бревно. Дом протяжно застонал, перекашиваясь и медленно проседая.
Начал проваливаться пол возле двери, со скрипом поползла кровать с мертвецом.
Руслан, словно загнанный в угол кролик, прыгнул вперед, перелетая расширяющуюся дыру. Клацнул зубами, ударяясь всем телом. Извернулся, ужом скользнул вперед, ощущая как за ним проваливается пол. Выпрыгнул в прихожую, снеся плечом косяк.
Быстрее! Уже виден дневной свет!
Пулей вылетел из дома, который, как домик из спичек, рассыпался, грохоча бревнами и стреляя щепками. Дальняя часть вместе с крышей уже завалилась внутрь, сгинув в объятиях ловушки, другая навалилась на останки сарая, окончательно складывая их.
Пилот стоял с широко открытыми глазами и нервно сглатывал слюну. Потом, удостоверившись, что зеленая дрянь не ползет за ним из развалин, упал на колени, обхватил голову руками и уткнулся лбом в холодную землю.
Руслан никогда не умел молиться. Никогда не умел и не любил. Но сейчас благодарил всех богов, какие его могли слышать, шевеля губами и сжимая грязные пальцы в кулаки.
Так он просидел некоторое время. Потом поднялся, отряхнул штаны и повернулся к лесу. Пора было идти назад.
Из полумрака леса, еле различимый среди теней и веток, на него кто-то смотрел. Кто-то большой, массивный, скособоченный.
Не человек.
Стоило им с Громовым встретиться взглядами, как существо неспешно повернулось и пропало, затерявшись в фактуре леса.
Путь к лагерю занял гораздо больше времени, чем поход к дому. Громов пробирался по лесу, поминутно оглядываясь и замирая. Руслану казалось, что замеченное им существо крадется следом, неминуемо настигая пилота.
К болоту он вышел поздним вечером, уставший и голодный. Взобрался на холм, почти с радостью обнаружил черный короб вышки на своем месте. Ускорил шаг.
Казалось, за время его отсутствия Ткачев не шевелился. По крайней мере Громов обнаружил ученого там же и в той же позе, что и днем. Лицо Ильи осунулось, под глазами лежали темные тени. Тонкие губы потрескались, четко выделялись на бледном лице. Даже бородка как-то поредела, хотя такого не могло быть.
Ткачев лежал с закрытыми глазами, но, когда встревоженный Громов опустился рядом, веки поднялись, и на Руслана посмотрели глаза полные боли и удрученности.
– Я вернулся, – сказал Руслан.
Губы Ткачева разошлись в слабой улыбке.
– А я не уходил, – тихо проскрипел ученый.
– Шутишь? – улыбнулся в ответ Громов. – Это хорошо.
– Вода? – с надеждой спросил Илья, указывая взглядом на фляжку.
– Нет, пустая. Не нашел я воды, дружище.
– Ясно, – голос Ткачева потух, но он все же нашел в себе силы ободрить друга: – Ничего, в другой раз повезет.
