Она была права. Я прикусила язык, продолжая страшно за нее волноваться, но сознавая, что не в силах что-либо изменить.
— Только мы с Максом жениться пока не собираемся.
Некоторое время, показавшееся мне бесконечностью, мы слушали шум воздуха между Монреалем и Шарлоттом.
— Кэти, пообещай, что еще подумаешь о переезде сюда.
— Хорошо, подумаю.
— И что не предпримешь никаких решительных действий, предварительно не посоветовавшись со мной.
Молчание.
— Кэти?
— Да, мам.
— Я люблю тебя, милая моя.
— Я тоже тебя люблю.
— Папе передай от меня привет.
— Ладно.
— Завтра я пришлю тебе письмо по электронной почте.
— Угу.
Неуверенным движением я положила трубку на рычаг. Что делать дальше? Разгадывать тайны костей легче, чем тайны собственного ребенка.
Я приготовила чашку кофе, вновь сняла телефонную трубку и набрала номер:
— Мне хотелось бы поговорить с доктором Калвертом.
— Как вас ему представить?
Я сказала.
— Одну минутку.
— Темпе, как поживаешь? — услышала я через некоторое время знакомый голос Арона. — Так долго, как ты, наверное, не висят на телефоне даже продавцы «Эм-си-ай». Связаться с тобой практически невозможно.
— Прости, Арон. Моя дочь собирается бросить учебу и сбежать к одному баскетболисту, — выдала я.
— А он хороший игрок?
— По-моему, да.
— Тогда пусть сбегает.
— Очень смешно.
— Ничего смешного. Приличные игроки заколачивают неплохие деньги.
— Арон, я работаю уже с другим расчлененным трупом.
Я звонила Арону и рассказывала о костях остальных жертв. Мы часто делимся друг с другом новостями.
— И нравится же кому-то резать собратьев! — мрачно усмехнулся он.
— М-да. Мне кажется, один и тот же ненормальный убил нескольких женщин. Нельзя сказать, что их что-то объединяет, но отметины в местах разрезов на телах одинаковые.
— Думаешь, речь идет о серийном убийце?
— Да.
Он на мгновение задумался.
— Расскажи мне все подробно.
Я принялась описывать углубления на костях рук жертв. Время от времени Арон прерывал меня, чтобы задать какой-нибудь вопрос или попросить сбавить темп. Я живо представляла себе его: длинного, сухопарого, делающего записи на клочке бумаги и заполняющего ими каждый свободный миллиметр. Хотя Арону всего сорок два года, из-за мрачного выражения лица и темных глаз индейца-чероки он выглядел на все девяносто. Другим я вообще его не знала. Этот человек обладал острым умом и огромным сердцем.
— Фальшзапилы глубокие? — спросил он деловито.
— Нет, довольно незначительные, — ответила я.
— Гармоники отчетливые?
— Очень.
— Говоришь, видно, что при движении полотно смещалось в поперечном направлении?
