хорошо знаком с Медина-Сидонией. Лишь близкий контакт с человеком подобного калибра мог породить такую уверенность в себе.
— Мне сказали, вам пришлось долго ждать, — проговорила я. — Не хотите грога?
— Нет, если вы не против.
Он не сводил с меня глаз, что заметили даже мои фрейлины и начали осторожно поглядывать на него. Большинство мужчин не поднимали взгляда без моего разрешения, а тем более не отказывались от предложенного угощения.
— Мне многое нужно вам рассказать, — добавил он, и, к своему удовольствию, я увидела легкий румянец на его щеках. — Я действительно долго ждал — два с лишним года.
— В галерее монастыря? — вставила Беатрис, и он обратил свой серьезный взгляд на нее.
— Ожидал бы и там, если бы это решило мой вопрос, — сказал Колон, и я нисколько не усомнилась, что он не шутит.
— Что ж, прекрасно.
Я небрежно откинулась в кресле, чувствуя, как сильнее забилось сердце. В госте, несомненно, было нечто притягательное, возможно даже слишком. Крепко сложенный, с орлиным носом, задумчивым взглядом и решительным видом, он был лишен свойственной простолюдину покорности, убежденный в присущем ему достоинстве, как обычно бывает лишь у аристократов. Стоял передо мной, высоко подняв голову, словно я должна была ожидать его появления и все происшедшее ранее — лишь интерлюдия перед нашей решающей встречей.
И я вдруг поняла, что ощущаю то же самое.
Хорошо поставленным голосом он изложил свою просьбу. Чувствовалось, он заранее тщательно подготовил речь, в которой с пафосом заявлял об абсолютной убежденности в шарообразной форме мира, о вверенных ему тайных картах, о непреклонной вере в то, что неисследованные просторы океана куда обширнее, чем полагает большинство. В речи его не слышалось акцента, что заставило меня усомниться в его словах, будто он сын итальянских шерстобитов. Но сомнения рассеялись, когда он поведал, что в юности потерпел кораблекрушение у берегов Португалии и провел многие годы в Лисабоне в обществе моряков и географов, где труды египетского астронома Птолемея и греческого математика Эратосфена открыли ему глаза на возможность существования битком набитых пряностями, драгоценностями и шелками далеких земель, которые только и ждали, когда их обнаружат и заявят на них права. Я вспомнила, как сама в юности сидела в Сеговии над древними фолиантами и восхищалась тягой к приключениям, что толкала людей на поиски неизведанного. Казалось, будто он инстинктивно чувствовал, каким образом затронуть эти струны в моей душе, и отважно пытался разрушить разделяющие нас социальные барьеры.
Конечно, заявления его оставались бездоказательными и притянутыми за уши, и столь же возмутительными выглядели требования титулов и наград за возможные открытия. Никто еще не появлялся перед монархом, прося столь многого и столь мало предлагая взамен.
Но когда он закончил, протягивая ко мне руки, и смолкло эхо его голоса, в зале наступила полная тишина; даже дети оставили свои игры, слушая его, а я вдруг поняла, что невольно наклонилась вперед в кресле и, опустив подбородок на руки, сосредоточенно внимала гостю.
Услышав едва различимый стук по дереву, я повернулась и увидела Фернандо, который барабанил пальцами по заваленному картами столу. Его канцлер Сантанхель стоял рядом, выпучив глаза и позабыв обо всем; на тонких губах Мендосы играла легкая улыбка.
— А вам неплохо удается сотрясать воздух, мореплаватель, — усмехнулся Фернандо. — Хватило бы, чтобы взорвать мавританскую крепость.
Я внутренне съежилась, услышав, как фыркнул Мендоса. К его чести, мастер Колон лишь наклонил голову, понимая, что не располагает ничем, кроме теорий.
— Вам известно, что мы ведем войну? — продолжал Фернандо, давая понять, что, несмотря на видимую занятость, он все слышал. — И вы полагаете, мы выделим средства на немыслимое предприятие, поверив лишь вашему слову?
— Война, которую ведут ваши величества, принесет свет Господень тысячам людей, — ответил Колон. — Я могу помочь вам принести его новым тысячам, построить прочную империю для ваших детей-инфантов — империю, над которой никогда не зайдет солнце.
— Только в случае, если вы действительно правы, — заметил Фернандо. — Если не свалитесь с края света и не исчезнете навсегда с нашими деньгами и кораблями.
— Риск есть всегда, — согласился Колон. — Но, похоже, для ваших величеств он никогда ничего не значил. Даже попытка изгнать столетиями владеющих Гранадой мавров, что не удавалось многим до вас, — верх безрассудства.
— Может, это и безумие, — возразил мой муж, — но мы докажем, что те, кто так говорит, ошибаются.
