опускается.
Брат Эдмунд вытащил из своего мешочка тусклую черную бусинку, поднял голову Леттис Вестерли и закинул бусинку прямо в горло больной.
— Дайте мне немного эля, сестра Джоанна, — велел он. — Лекарство нужно запить.
Я налила эля и поинтересовалась:
— А что это за снадобье?
— У него нет латинского названия, — ответил брат Эдмунд. — На Востоке его именуют камнем бессмертия.
Когда я услышала это название, в котором чувствовалась какая-то сверхъестественная сила, по коже у меня побежали мурашки.
— Ну, Леттис, давай же, глотай, — уговаривал больную брат Эдмунд. — Вот так, молодец. — Он осторожно опустил ее голову.
— А сколько Леттис еще проживет?
Он пощупал ее лоб, потом прикоснулся к запястью.
— Неделю. Может, две.
Горло у меня сжалось: я вспомнила трех вечно голодных детишек Вестерли.
Внезапно брат Эдмунд взял меня за руку. Я вздрогнула, испуганно оттолкнула его.
— Сестра Джоанна, у вас кровь, — терпеливо сказал он, показывая на мою левую ладонь. Тряпочка, которой я обмотала руку, по дороге в лазарет потерялась, а кровь продолжала сочиться.
— Ерунда, — отмахнулась я. — Укололась ножницами. Но не сильно.
Брат Эдмунд улыбнулся:
— Значит, не одну только мою сестру взволновал разговор о судьбе монастырей?
— Это тут ни при чем, — пробормотала я.
Он внимательно посмотрел на меня:
— Но что-то вас все же взволновало?
Я ничего не ответила. У него было озабоченное выражение лица, но, как и во время разговоров с братом Ричардом, мне во всех его вопросах постоянно чудился двойной смысл.
— Сестра Джоанна, позвольте мне все-таки обработать ранку, — настаивал брат Эдмунд. — Я видел страшные заражения, вызванные куда как меньшими царапинами, если их оставляли как есть.
Он перевернул мою руку ладонью вверх, внимательно осмотрел, отер кровь влажной тряпицей. Его большие костлявые пальцы действовали на удивление ловко.
— Сестра Джоанна!
Я отскочила от брата Эдмунда и увидела сестру Элеонору, нашего новоиспеченного циркатора. Хотя ей было всего тридцать, новая настоятельница без колебаний назначила ее на эту важную должность блюстительницы монастырского устава. Возможно, объяснялось это тем, что она была племянницей покойной настоятельницы Элизабет. Та очень любила сестру Элеонору, но при этом нередко, опасаясь за ее здоровье, мягко выговаривала ей за фанатичное усердие в служении Господу. Сестра Элеонора постилась дольше других, отказывалась от сна, чтобы лишний раз помолиться Деве Марии, и истязала себя кнутом.
— Почему вы здесь, сестра? — спросила она, и темные глаза засверкали на ее узком лице. — Вы сейчас должны работать в гобеленной.
Вперед вышел брат Эдмунд:
— Сестра Джоанна порезалась ножницами.
Лицо сестры Элеоноры еще больше скривилось, когда она увидела сестру Винифред, сидевшую на краю тюфяка.
— А с ней что такое? — спросила она. — Опять приступ?
Брат Эдмунд кивнул.
— Сестра Винифред, вы уже пришли в себя? Сможете без посторонней помощи вернуться в гобеленную? — спросила сестра Элеонора таким тоном, что сразу становилось ясно: отрицательный ответ крайне нежелателен.
Послушница кивнула.
— Хорошо. Вообще-то, я пришла сюда за братом Эдмундом, а потом собиралась зайти за сестрой Джоанной. Вас обоих хочет немедленно видеть у себя настоятельница.
Мы с братом Эдмундом недоуменно переглянулись, но покинули лазарет и последовали за сестрой Элеонорой. Я и представить
