постель в темной комнате с холодным компрессом на лбу. Величественная музыка, латинские песнопения и рев труб казались ей пыткой, как и сияние сотен свечей. Ей пришлось наклонить голову и смежить веки; за всю церемонию она не увидела почти ничего, кроме подола своей юбки из белого дамаста на фоне устилавшего церковь голубого ковра да роскошной обуви на ногах проходивших рядом. Лишь однажды она подняла взгляд, чтобы увидеть, как на голову сестры возлагают корону, и ее потрясло восторженное выражение лица Марии…
Потом ей пришлось сидеть с королевой и принцессой Анной за высоким столом в Вестминстер-холле, где давали торжественный банкет по случаю коронации. Она поморщилась, когда загремели копыта и в зал въехал всадник — почетный защитник королевы, по обычаю бросавший вызов любому, кто желал оспорить титул ее величества. При виде еды Элизабет затошнило, и она смогла лишь выпить несколько глотков вина.
Несколько часов спустя, когда сняли скатерти, убрали столы, подали вино Гиппократа и вафли, а королева пошла вкруг зала, принимая поздравления гостей, Элизабет уткнулась лбом в холодный камень дверного проема. Внезапно рядом объявился обворожительно улыбавшийся де Ноайль.
— Надеюсь, ваша светлость в добром здравии, — поклонился он.
— Откровенно говоря, венец мой слишком тяжел, — пожаловалась Элизабет, потирая горевший лоб. Неподалеку она заметила зловещую фигуру Ренара, как всегда одетого в черное.
— Терпение, мадам, — посочувствовал де Ноайль. — Эта маленькая корона скоро принесет вам большую.
— Не понимаю, — громко ответила она, но Ренар уже отошел.
«Интересно, что он теперь обо мне доложит?» — подумала Элизабет.
Уильям Сесил в последнее время редко бывал у Элизабет, поскольку больше не пользовался популярностью при дворе и боялся ее скомпрометировать. Но однажды, катаясь на лошади в Ричмонд-парке, она заметила знакомую конную фигуру, приближавшуюся к ней.
— Я рассчитывал найти вас неподалеку, миледи, — приветственно крикнул Сесил. — Спешу вас предупредить: вы слышали новости из парламента?
— Я знаю, что Англия официально вернулась к католической вере, — ответила Элизабет, придерживая лошадь и оглядываясь. Ее фрейлины были далеко.
— Да, — мрачно кивнул он. — Отныне запрещено критиковать мессу или иметь Книгу общих молитв. [16]В Лондоне начались мятежи — и знаете что? Люди оскверняют церкви и нападают на священников.
— Скоро станет слишком опасно исповедовать нашу веру, — содрогнулась Элизабет.
— Многие бегут за границу, — молвил Сесил. — И вероятно, поступают разумно.
Его явно беспокоило что-то еще — она заметила по лицу.
— Что вас тревожит, друг мой? — спросила она.
Ее прямота понравилась ему.
— Я должен вам кое о чем сообщить, — вздохнул он. — Вам следует знать, что парламент признал действительным брак вашего отца с королевой Екатериной, матерью ее величества, и этот акт подтверждает законность королевы…
— А я так и остаюсь незаконнорожденной, — горько рассмеялась Элизабет. — Значит, теперь меня лишат права на трон?
Сесил ответил не сразу.
— Нет, парламент не дал согласия, но королева спрашивала, возможно ли это, — сообщил он. — Я счел своим долгом оповестить вас. Как говорится, знай своего врага.
— Значит, она по-прежнему не доверяет мне, — молвила Элизабет, потрясенная услышанным.
Неужели Мария настолько ее ненавидит? Элизабет об этом не догадывалась.
— Вряд ли можно ее винить, — заметил Сесил. — Ей известно не хуже вас, что вы посещаете мессу из милости и в душе преданы своей вере. Ей нужен наследник-католик, вот почему она хочет лишить вас права на трон.
— И что же мне делать? — спросила Элизабет.
— Ждать, — посоветовал Сесил. — Ничем себя не выдавайте. Продолжайте посещать мессу — Бог поймет.
Вечером, когда они сидели за ужином в зале, Мария наклонилась к Элизабет и сунула ей в ладонь что-то маленькое, завернутое в шелк.
— Это тебе, — сказала она, и глаза ее заблестели.
