предложением о браке между нею и одним из моих сыновей. Я улыбнулась. Елизавета прекрасно знала, что подобные переговоры, учитывая разницу в возрасте, могут вестись не один год. Она не станет спешить с решением, будет принимать мои подарки и льстивые уговоры, а Колиньи между тем вскоре обнаружит, что английское золото, наполнявшее его сундуки, иссякло.
Я немедля созвала заседание Совета. Предвкушала, как монсеньор станет упрашивать меня принять помощь Испании, нежели обхаживать английскую еретичку, и готовилась помахать перед его носом письмом, в котором флорентийские банкиры предлагали мне кредит.
Однако, когда я вошла в зал Совета, там меня ждали только Карл и Бираго.
Я непонимающе воззрилась на них.
— Матушка, — ломающимся голосом проговорил Карл. — Мы получили известие из Испании. Моя сестра Елизавета… у нее… у нее случился выкидыш, и…
Я подняла руку, прерывая его. Без единого слова, шатаясь, я вернулась в свои покои, залитые горячим солнцем. Рухнув на колени перед аналоем, я опустила голову и ждала, когда прольются потоки слез.
Но не дождалась ни единой слезинки.
Все, что я могла вспомнить, — первые часы после появления моей дочери на свет, когда я, завороженная, держала ее на руках, а она не сводила с меня огромных глаз, словно я была для нее средоточием целого мира. Я до сих пор ощущала под пальцами ее гладкую, бархатистую кожу, вдыхала ее чистый младенческий запах и касалась кудрявых волос, темных, как у всех Медичи…
Ко мне подошла Лукреция, глаза ее были красны от слез.
— Его величество говорит, что отменит заседание Совета и объявит сорокадневный траур.
— Нет. — Я вынудила себя встать.
За спиной у Лукреции, в глубине покоев, Анна-Мария, моя карлица, рыдала, уткнувшись в носовой платок.
— Нет, — шепотом повторила я. — Передай ему, что я приду. Скоро…
Именно в этот миг я вспомнила воронов, которых мы видели в Байонне. Елизавета сказала тогда, что это дурной знак, — и оказалась права. Она подарила Филиппу Испанскому двух дочерей и ни одного сына.
Когда я вернулась, зал Совета был полон. При моем появлении вельможи, как один, встали.
— Господь пожелал забрать к себе мою дочь, — с едва заметной дрожью в голосе проговорила я. — Однако же пусть наши враги не спешат ни ликовать, ни надеяться, что горе уменьшит мой гнев за их измену. Филипп Испанский овдовел и горюет не менее сильно, чем мы, однако ему нужна жена, поскольку он должен думать о наследнике трона.
Я повернулась к монсеньору. На его холеном лице было начертано торжество; он мечтал об этом дне, мечтал увидеть, как я, разбитая горем, вверю Карла и королевство его заботам. Как ни печалило монсеньора злосчастье его племянницы, Марии Стюарт, она по-прежнему остается завидной невестой, так как вручит корону Шотландии любому католическому принцу или государю, который потрудится спасти ее. Этим государем ни в коем случае не должен стать Филипп. Нам надобно сохранить его связь с нашим семейством, иначе рано или поздно он устанет от моих уверток и вторгнется в нашу истерзанную войной страну.
Как сильно мне ни хотелось опустить руки и сдаться, я не могла так поступить.
— Я хочу, чтобы моя дочь Марго заняла место своей сестры, — сказала я. — И вы, монсеньор, лично передадите мое предложение королю Филиппу. В доказательство своей верности я приму для помощи в войне с гугенотами четыре тысячи его солдат… Однако это все уступки, на которые я согласна пойти.
С этими словами я пододвинула к себе кресло.
— А теперь, господа, нам надобно изыскать способ сровнять Ла-Рошель с землей.
Вечером того дня я погасила все свечи и села на пол. Я ждала долго, казалось целую вечность, но все-таки горе отыскало меня, как отыскивало всегда.
Мир почернел. Я больше ничего не видела и не чувствовала.
Пока не пришло видение.
Глава 28
…Бородатый мужчина скачет галопом по выжженной равнине, которая усеяна убитыми и умирающими солдатами. Тут и там еще
