Часть 4
1559–1560
ТИГРЫ
Глава 18
У нас во Флоренции принято после смерти любимого человека устраивать пирушку для родственников, друзей, соседей, чтобы за угощением вместе вспоминать усопшего. Рассказывают всякие случаи, связанные с ним, иногда смешные, порой грустные, а цель одна: чтобы человек, которого мы любили, побыл с нами еще немного. Радости жизни смягчают боль утраты и помогают смотреть вперед, в будущее.
Ничего подобного мне не было дозволено. Меченый и монсеньор утвердили даты начала и конца сорокадневного траура, и мне предписывалось запереться в особняке Клюни — ветшающем старом дворце, где августейшие вдовы Франции оставались лицом к лицу со своей утратой. Старинный этот обычай преследовал цель доказать, что овдовевшая королева не беременна — в противном случае это обстоятельство угрожало бы нарушить установленный порядок престолонаследия, особенно если бы вдова произвела на свет сына. В последний раз Генрих посещал меня в спальне за много недель до смерти, к тому же я приближалась к концу того периода в жизни, когда женщина способна понести дитя, но это не имело ни малейшего значения. Гизы распорядились, чтобы я соблюла обычай, и мне ничего не оставалось, как подчиниться.
Отдаленная от мира, в покоях, целиком задрапированных белым, я из чувства протеста надела черный, по итальянскому обычаю, траур и сделала своим гербом сломанное копье — хотя слуги, тщательно отобранные монсеньором, докладывали ему о каждом моем шаге. Мне полагалось рыдать, оплакивая свою участь, сетовать на волю Господню и свою беспомощность перед ней, а потом в конце концов смириться с неизбежным и искать прибежища для разбитого сердца в каком-нибудь благоустроенном монастыре или сельском доме. В конце концов, я больше не была королевой Франции. Мое место заняла Мария Стюарт, и можно было не сомневаться, что мой герб уже снимают со стен, дабы освободить место для ее герба. У меня были денежное содержание и земельные владения; пришло время, по примеру предшественниц, удалиться от мира.
Ничего другого от меня и не ожидали.
И я долго, очень долго раздумывала, не стоит ли поступить именно так. Это было бы несложно устроить. У меня есть Шенонсо. Я могла бы мирно стареть среди виноградников и фруктовых садов и не оглядываться на прошлое. Отчего бы мне не ухватиться за ту малую частицу счастья, которая только мне и осталась? Или мало жертв я принесла ради долга? В отличие от герцогини д'Этамп, которая по воле Дианы умерла в нищете, от королевы Элеоноры, которая после смерти моего свекра покинула Францию, никем не любимая и никому не нужная, я могла просто оставить двор и зажить новой жизнью, для себя, не занимая свой ум бурями, которые больше меня не касались.
И только одно мешало мне принять это решение — мысль о безграничном честолюбии Гизов, которые станут преследовать моего сына, а он, устрашенный неведомым, будет забиваться в угол, точно загнанный зверь. Мне не найти покоя, пока они будут править именем моего сына. Слишком долго я терпела их гнетущее владычество; мое место рядом с сыном, нашим новым королем.
Кто защитит его, если не я?
Я встала, отбросила вуаль. Дамы, впервые за много дней увидевшие мое лицо, остолбенели. Единственная камеристка, которую мне дозволили иметь при себе, моя верная Лукреция, улыбнулась.
— Ваше величество, — осторожно проговорила одна из дам, — вам нехорошо?
— Напротив. — После долгого молчания мой голос звучал хрипло. — Я совершенно здорова, а также голодна. Позаботьтесь о том, чтобы мне сегодня подали мясо. Мне безумно хочется мяса.
— Мясо?! — ахнула та.
Бульон, хлеб и сыр — вот и все, что полагалось есть вдовам; они ведь хрупкие существа, а мясное возбуждает кровь.
— Именно. И поторопитесь. Покуда я буду есть, можете уложить мои вещи, чтобы их перевезли в Лувр. Пошлите гонца сообщить моему сыну-королю, что я направляюсь к нему. Я была бы плохой матерью, если бы в это нелегкое время отказала ему в утешении.
