кормятся все. Он кислый, но очень сытный и одного зерна хватает, чтобы человек неделю не хотел есть. Но Аль-Хайрам думает, что это глупо. Еда ведь приносит удовольствие, а разве разумный человек будет отказываться от удовольствий?
...о стране Мунд, известной своими шелками. Ткани делают из коконов особой бабочки, которая встречается лишь там. И нить изначально столь тонка, что лишь очень нежные пальцы способны ее распутать. Поэтому шелковниц в раннем детстве ослепляют и лишают слуха. Так их руки обретают удивительную чувствительность...
- А вы почему не едите? - шепотом спросила Тисса.
Вот и надо было ей любопытничать?
- Самому не принято. А ты не кормишь.
Смеется? Тогда почему Аль-Хайрам сам ест... или потому, что он гость? И без жены. А у тана Тисса есть. И получается, что она поступает неправильно.
Ашшарец это видит.
И потому будет над таном смеяться. Или, что еще хуже уважать перестанет.
- Если вы хотите...
- Хочу.
Не следовало и надеяться, что тан ответит отказом. Он отставил блюдо и взял другое, по виду ничем не отличающееся от первого.
- Там женская еда, - пояснил он. - Она не такая острая. Держишь?
Блюдо было тяжелым, но в то же время удобным. И дальше как? Разломить пополам... а внутрь? Выбор огромен и непонятен. Что-то красное, по виду похоже на мясо. И зеленое. И еще желтое, комковатое. Тан определенно не собирается помогать. Наблюдает с явным интересом.
Ладно, в конце концов, не Тиссе это есть.
Красное и белое неплохо сочетаются по цвету. Или лучше желтое?
А если три и сразу?
Останавливать ее не собирались. И пережевывал тан тщательно, с задумчивым видом, только из глаз почему-то слезы текли.
- На, - Аль-Хайрам протянул Тиссе пиалу. - Пусть запьет, а то...
Выпил одним глотком, и пришлось доливать еще. Раза четыре.
- И как? - заботливо поинтересовался Аль-Хайрам. А тан только рукой махнул, похоже, говорить он пока не мог. Тисса несколько опасалась того момента, когда дар речи все-таки к нему вернется.
Но она же не специально!
- Женская любовь, что огонь, - ашшарец подал другой кувшин, с длинным узким горлышком, которое, ко всему изгибалось, словно шея цапли. Тисса чудом умудрилась наполнить чашку, не разлив ни капли. - Слабый огонь сильно не обожжет. А с сильным не каждый справится.
В кувшине, судя по запаху, было вино. И пил его тан маленькими глоточками.
Аль-Хайрам же, разом забыв о происшествии, продолжил рассказ.
...об островах, которые кочуют по морю, а следом за ними плывут и нарвалы, и гигантские черепахи. Из их панцирей островитяне строят дома...
...о землях, которые видят солнце лишь несколько дней в году, а прочее время там царят тьма и холод. Но лишь в холоде растет удивительный сизый мох. За него хаотцы готовы платить алмазами по весу...
...о чудовищах, что обитают в морских глубинах... о Ловцах, которые строят огромные корабли, настоящие плавучие города, а не корабли, и выходят в море бить чудовищ, потому что поклялись истребить всех...
Тисса слушала краем уха, ей было страшно за тана. А если она его отравила? Нечаянно, но...
- Все хорошо. Не волнуйся, - сказал он каким-то осипшим голосом. И поднос убрал. Вероятно, есть ему расхотелось.
Первая партия листовок была отпечатана. И Плешка не без гордости взирал на дело рук своих. Конечно, содержимое желтых бумажек ему не нравилось. Ну вот уродился Плешка таким, непонятливым, сколько уж лет прожито, а все в толк взять не может, чем это одним людям интересна жизнь других людей. И ладно бы просто смотрели, так нет же, влезть норовят с советами предобрыми...
...такие вот добрые когда-то присоветовали Марийке на ферму запродаться, раз уж все равно залетела. И кормят там, и поят, и сухо... кто знал, что груз по дороге скинут?
Свои ж потом и рассказали. Не про Марийку, конечно, кто там знал, как ее зовут. Баба и баба... много таких, неприкаянных в мире, никто убытку и не заметит. Нет, не то, чтобы Плешка так уж душою к шестнадцатилетней шлюшке, по соседству обретавшейся, прикипел, что жизни без нее не мыслил, скорее уж злость брала на дуру, которой вздумалось с судьбой в кости играть.
И на тех, умных, подсказавших выход.
Вот бывает же, что есть человек, а потом раз вдруг и нету...
Неправильные это мысли. И Плешка старательно гнал их, заставляя себя гордиться проделанной работой. А что, оттиски вышли хорошие. Текст аккуратненький, буковка к буковке. Краска легла ровно, даром, что такой трактаты печатать, а не пасквили...
- Молодец, - сказал тот самый наемник, который и принес заказ. Он отзывался на кличку Шрам, хотя шрамов на лице или руках не имел.
Нехороший человек. Мутный. Говорит много, да два слово через одно - вранье, какого поискать. И ведь складно выходит... герой войны... еще той, прошлой, о которой в Городе вспоминать не принято было. Послушать его, так кровь за лордов лил, едва всю не вылил, когда другие - тут Шрам поглядывал на Плешку хитровато, с намеком - в городских стенах отсиживались. А теперь, стало быть, не нужный стал. На обочине жизни... выражался Шрам по благородному, красиво.
Только Плешка к его-то годам меж людей потерся, наловчился за лицами хари видеть. Если Шрам за что и воевал, то за собственную выгоду. Небось, куражился по лесам, пока яйца на прищемило, потом в наемнички подался, да только и там ныне прежней вольницы нету. Вот ему и тесно...
- Деньги? - с такими, как этот Плешка предпочитал говорить о деле и только о деле.
Почудилось - ударит. Но нет, на стол плюхнулся кошель.
- Сегодня заберем.
- И куда?
- А тебе-то что за дело?
- Ну... - любопытство в подобных делах и вправду проявлять не пристало, Плешке почудилось вдруг, что знает Шрам. И про Старого Лорда, и про собственные Плешкины надежды раз и навсегда развязаться с этакой жизнью, и про страх, от которого кости ломит не хуже, чем на дыбе. - Если тебя повяжут, то моей голове на плахе быть.
Он надеялся, что причина покажется достаточно веской.
- Ничего. Тебе за риск платят.
Не поверили...
- Людям раздадим... людям надо просвещаться, - Шрам захохотал и, вытащив из-за пазухи свиток, кинул на стол. - Вот тебе. Надо сделать двадцать тысяч... для начала.
Плешка развернул свиток.
- Читай-читай. Думай. Смотри. Лучше с нами быть, чем с этими...
Нет, конечно, Шрам сказал это просто так, без двойного умысла, иначе бы не золотом - сталью рассчитались за услугу. И Плешка вернулся к свитку, озаглавленному "Слово о правах и свободах человека".
...Люди рождаются свободными и равными в правах...
Это не походило на все то, что он печатал прежде.
...Народ является источником любой власти. И никто не вправе требовать себе власти над самим народом...
- Нравится? - поинтересовался Шрам.
