— Он говорит как раньше, — шепнул Ганик, явно стараясь, чтоб этот шепот моих ушей не достиг.
Но просчитался, не только достиг, но и отразился в них эхом, свистящие звуки почему- то воспринимались моим слухом значительно четче.
— Сначала все объясним, — так же тихо шепнула Мэлин, и я почувствовал, что снова закипаю.
Долго они еще будут притворяться шпионами короля Георгиуса?! Ведь не с хуторянином же общаются! Я напряг мышцы, послышался треск ткани и в тот же миг на меня обрушился мощный взрыв страха.
Причем я почти сразу понял, что опаска была и до этого, только чем- то приглушена. А теперь ужас просто прорвался через сдерживающие его щиты… или нет, скорее, это было действие зелья.
— Святая пентаграмма, — процедил я чужим голосом, и бросил на себя заклинание невозмутимости.
Иначе я никогда не сумею договориться с этими шалопаями. Хотя… должен признать… в последние недели они почти не выводили меня из себя. И в бою вели очень достойно, не трусили и не рвались в герои.
Похоже, заклинание уже сработало, осознал я когда додумался чуть ли не до того, чтоб начать хвалить своих подопечных.
— Мэлин, — произнес как можно тише и вежливее, — я совершенно спокоен и жду твоих объяснений.
— Только пообещай… — подумав, осторожно пробормотала бастарда, — что не станешь сразу пугаться и злиться.
— Мэ- элин! Я же сказал, что спокоен! Приступай к объяснениям!
— Ты помнишь, как мы убегали от волков? — Опасливо произнесла она, и я непроизвольно язвительно усмехнулся.
Это они убегали, а я выжидал момент, когда вся стая, втянутая в погоню азартом и предвкушением добычи, окажется на открытом месте, чтоб никому не было потом обидно. Но вслух этого говорить всё же не стал, иначе начнутся выяснения, и я лишние полчаса буду лежать связанным.
— Помню, — ответил я так кротко, как получилось, и сам удивился прорвавшемуся в голосе рыку, — правда, помню. Вот потом — как- то смутно.
— Потому что потом он бросил на тебя проклятие, — вдруг горько всхлипнула Мэлин, и я встревожился всерьез.
— Кто он?! Там никого не было!
— Он появился, когда они загорелись, — голос девчонки вдруг стал таким усталым и несчастным, что я начал ей верить, — оборотень. Он их вел… и огонь его вернул в человечье тело. Старый… косматый… и очень злой. Он бросил в тебя черный шар… не знаю, как это возможно, было темно, но я его отчетливо видела. Когда шар в тебя ударил, он показался мне таким липким… словно был из масла. Твоя мантия вспыхнула зеленым светом… потом алым, а потом это масло все поглотило. Ты вцепился в упряжь и погнал коня… и я сразу ничего не заподозрила, а потом, когда он устал и перестал бежать… обогнала и поймала. Ты спал. Ну, я так тогда подумала. А потом мы ехали потихоньку, пока не устали… уже начало немного светать. Сначала остановились просто на полянке, потом Ганик пошел искать воду и увидел на другом склоне эту избушку. Мы сходили… проверили, все запущено… наверное, это охотничья, но давно никто не жил.
— Дальше, — коротко приказал я, догадавшись, что она специально рассказывает все так подробно, чтоб дать мне время привыкнуть к мысли о том, что со мной не все в порядке.
Да я и сам уже догадался, едва услышал рассказ про оборотня. Сразу же создал поисковичка и посмотрел на собственную ауру со стороны. И теперь неподдельно радовался собственной предусмотрительности, если бы не заклинание невозмутимости, меня вполне могла бы накрыть волна паники и отчаяния.
— Потом мы тебя сняли с коня и затащили в избушку, — тихо вздохнула она и я стиснул зубы, осознав, что пришлось им не так уж легко, — а затем привязали. Ты в первый день во сне рычал… извини.
— Сколько дней прошло? — Дошли мы, наконец, до моего первоначального вопроса.
— Три… — почти прошептала она, и снова всхлипнула.
Скверно. Ох, как же все это дрянно. И то, что мои подопечные эти три дня были без присмотра и без охраны, и то, что мы слишком задержались на одном месте. Но хуже всего было то, что я не имел в эти дни никакой возможности распутать проклятье, и оно проросло, спуталось с остатками заклинаний щитов и сторожек, и преобразовалось в нечто абсолютно неопределимое и неузнаваемое.
— А почему темно?! — помолчав, с напускной небрежностью осведомился я.
— Мы тебя занавесили. Мантиями… Чтоб ты не испугался… — с запинкой выдала воспитанница и истерично хихикнула.
— Открывайте.
— Сейчас, — пообещала Мэлин и послышались удаляющиеся шаги.
— И куда она?
— Я сам открою, — с непонятной интонацией проворчал Ганик, шурша какими- то щепками и вдруг стало светло.
Так светло, что я даже прищурился, оказывается, сейчас в разгаре ясный, почти летний день.
Ганик тяжко вздохнул и продолжил копаться возле меня, что- то перекладывал, ронял, потом, сопя от натуги, распутывал ремешки, очень сообразительно привязанные к лавке за застегнутые на запястьях моих рук ремни от моего же саквояжа.
— Всё, — наконец объявил он обреченно и отступил в сторону.
Я лишь исподтишка усмехнулся, да он оказывается, неимоверно смелый парень, мой слуга. Хотя сейчас и очень трусит. Но ведь в этом и состоит настоящая отвага, преодолеть в себе звериную глупость и поверить логике, интуиции, и невесть каким еще подсказкам разума.
— Не бойся, ничего плохого я тебе не сделаю — постепенно приоткрывая ресницы, проворчал я, и наконец решился перевести взгляд с закопченных стен древней бревенчатой избушки на собственное тело.
Святая пентаграмма, а это еще что такое, невольно вырвался пораженный вздох, когда первыми в поле зрения попали руки. Едва с запястий сняли ремни я поспешил подтянуть их к груди, и теперь изучал со все растущим ошеломлением.
По моим самым мрачным предположениям увидеть я должен был вылезающую из- под рукавов рубашки серую шерсть, самое сильное заклинание, на которое способен оборотень. Но не увидел ни шерсти, ни самой рубашки. Руки покрывала ничем не прикрытая гладкая кожа цвета темной бронзы, чуть отливавшая на изгибах краснотой. Хотя при более пристальном рассмотрении я начал понимать, что слегка поторопился насчет гладкости. Мелкий, ячеистый красноватый узор, словно нанесенный на кожу изнутри, начал проступать шершавыми гранями, стоило мне стиснуть кулак.
И в тот же момент клиновидные ногти на пальцах вытянулись, заострились отточенными иглами, щекотно царапнули ладонь.
Занимательно, пробормотал я и сел, не столько удрученный произошедшими со мной изменениями, сколько заинтересованный полученным результатом и движимый желанием немедленно понять принцип неизвестного явления и изучить его возможности.
Позже, остановил я сам себя, и продолжил исследование совершенно незнакомого тела, которое отчетливо ощущал как свое.
Хотя, по сути, осмотр можно было ограничить руками. Все остальное тело было такое же, бронзовато- красноватое, покрытое потайным ячеистым узором и почти голое. Не принято же считать за одежду подштанники из небеленого полотна? Хотя у меня почему- то ощущения отсутствия одежды не имелось. и прохладно мне тоже не было, возможно из- за необычайного строения новой кожи.
— Где моя одежда? — оглянулся я на Ганика, сидевшего у самой двери в позе приготовившегося бежать воришки.
— Не знаю, — несчастно шмыгнул он носом, — когда мы сюда приехали и клали вас спать, была, а когда проснулись… — он посопел и пробормотал, — я вас одел, а она сказала что нужно привязать… вдруг проснетесь уже не человеком.
— А как меня кормили? — приняв решение, что исследованиями займусь немного позже, я поднялся с
