- Что знаешь, то и рассказывай... начни с того, зачем ты меня сдал?
Ножи... иглы... огонь... не так важно, каков инструмент, главное - с фантазией к делу подойти.
- Это ведь ты на заказ навел?
- Нет. Наниматель просил кого-то, кто справится с винтовкой. А Хаот потребовал, чтобы это был именно ты... и... они сильнее. Протекторам не выжить. Тебе не выжить.
Юго обвел комнату взглядом. Пожалуй, вон в том углу поместится кровать, если небольшая. А в противоположном - стол и стул. Он даже представил себе этот стул, и ребенка, на нем сидящего, чистого, аккуратного - в дом нельзя носить грязь - и внимательного.
- Не молчи, - он погладил посредника по голове, прощупывая череп. Толстый. Пилить будет неудобно. - С кем ты здесь контракты заключал... я знаю, что ты не можешь сказать суть, но мне и не нужно. Имена.
К счастью, посредник решил, что выдержит... он и вправду выдержал пару часов. А потом гораздо больше. Все-таки чудесный сегодня день.
Впрочем, кое-что из услышанного озадачило Юго. Информация, несомненно, была достоверной, но... не укладывалась в голове. Он даже испытал некоторое разочарование в собственных способностях: неужели до сих пор настолько ошибается в людях?
И как быть?
Смолчать и нарушить вассальную клятву? Или написать... кому? Выбор не так и велик, но Юго думал. Долго. Минут десять. Еще десять ушло на составление двух писем. Гораздо дольше пришлось искать связного, которому теперь Юго тоже не особо доверял.
Но какой у него выбор?
Оставалось надеяться, что письмо доберется до Кверро в обещанные пять дней. А пока следовало заняться делами насущными, например, уборкой... все же имелись в его работе некоторые недостатки.
Что сказать о свадьбе?
Она была и похожа, и не похожа на предыдущую. Не было ни моря, ни баржи, ни толпы на берегу, ни щитов, заслонивших меня от людей. Белого платья, которое сгинуло в пламени революции очередной невинной жертвой, впрочем, куда менее значимой, чем жертвы иные.
Но был огромный зал. Стяги. Знамена. И заунывный вой волынок. Плащ на плечах, уже не синий - серый, безымянный: Кайя достаточно принципиален, чтобы отказаться от протянутого Магнусом.
Танцы. Акробаты и шуты. Бродячие циркачи и пара менестрелей данью столичной моде.
Вместо короны - венок из дубовых листьев и тонких веток омелы. Золотую цепь заменила выплетенная из клевера, крупные багряные соцветия в ней - чем не драгоценные камни? Стол укрыт небелёным полотном. А единственными букетами - вязанки колючего остролиста, который высаживают у порога дома защитой от сглаза и дурной молвы. Сидеть приходится на мешках, туго набитых зерном и шерстью. А слепая старуха наощупь сшивает наши рукава костяной иглой.
...да не оборвется нить, соединяющая судьбы.
Нить из лосиных жил, крепкая, такая точно не оборвется, и рукава, срезав, отдают огню. Никто не спешит смеяться над нелепостью наряда. А другая старуха, простоволосая и босая, подает чашу из зуба морского змея, морской же водой наполненную до краев.
...слезы, которым нельзя дать пролиться.
Кайя выпивает до дна, и не пролив ни капли. Наверное, это хорошая примета.
Третья старуха, в платье, измазанном сажей, щедрой рукой сыплет на волосы колючие шары репейника. А я вдруг некстати ловлю взгляд Магнуса, преисполненный такого отчаяния, что мне становится страшно. Ему дорого стоила эта война.
Нам всем.
Магнус отворачивается, а я выбираю колючки из жестких волос Кайя, стараясь не дергать, пусть бы и знаю, что ему не будет больно, но все равно мне хочется быть осторожной. И собрать все до одной. Мы не будем ссориться. Он же стоит, опустив голову, и улыбается.
Впервые за все время он улыбается.
Потом нас поздравляют, не стесняясь подходить. И каждый словно бы случайно высыпает под ноги горсть красного песка... сколько песчинок, столько лет для двоих.
Бессчетно.
Здесь вообще как-то быстро забывают о титулах, о правилах, манерах. Шумно. Весело. Безумно самую малость. Под столами рыскают собаки, выпрашивая подачку, и дети. А в открытых очагах жарят кабанов. Поварята с трудом поворачивают натертые до блеска ручки, скрипят цепи, и жир с туш стекает на решетки, на переложенных ароматными травами цыплят, перепелов, кроликов, фаршированных шпиком и копченым салом, розовую горную форель... в Кверро нет голода.
И вино льется рекой.
Я пила мало, Кайя не пил вовсе, и улыбка его исчезла, напротив, чем дальше, тем хуже ему становилось. Его страх передался мне. И когда настало время уходить, я с трудом удержалась, чтобы не вцепиться в край стола.
А чего? Сама не знаю.
На меня смотрят. Свистят. Топают ногами и отпускают хмельные, весьма сомнительного качества комплименты. Это же свадьба и финал у нее соответствующий.
В нашей комнате жарко. Камин натоплен, кровать застлана шкурой черного медведя. У резных ножек ее - пучки стрел и миски с зерном, символы, которые в толковании не нуждаются.
И я жду... боюсь, как девчонка, хотя понимаю, что это - глупо. За глупость и страх стыдно. Сколько эмоций одновременно способна испытывать женщина? Загадка. Много. Их хватает, чтобы несколько скрасить ожидание.
О появлении Кайя кричат все те же волынки, но к счастью, волынщики остаются за дверью. Кричат что-то... за музыкой не слышно, а я, догадываясь о сути, все равно краснею.
- Иза... - он смотрит на меня с такой нежностью, что сердце замирает. - Ложись спать.
Спать?
Кайя присаживается на край кровати.
- Ты очень красивая. Я забыл, насколько ты красивая...
Поэтому спать?!
Конечно, я злюсь! Я женщина и у меня свадьба. И муж, которого я черт знает, сколько времени не видела. Рыжий, родной и вообще... раненое самолюбие требует сатисфакции.
Я скучала по нему.
По нам.
Чем или кем?
Вместо души - пепелище. Черно-серое, застывшее. Как он выжил? Не знаю.
И выжил ли?
Выворачивал себя наизнанку, и тогда, и потом, вспоминая раз за разом.
Измена? Ревность?
О нет, Кайя себя резал заживо. И эта память - не репейник, я не могу ее выбрать.