приметах на рыбу или же новостях из далекого, чужого Города... все такое знакомое. Почти родное.
И непременные посиделки в местной таверне. Яблочный сидр. Горячий глинтвейн или пиво с медом и солеными орешками. Чай из бронзового самовара, который растапливали сосновыми шишками.
Снова дом.
Книги, учеба, работа. И пациенты, которые уже ее собственные, пусть бы и самые простые случаи. Есть те, кому удалось помочь. Их будет больше, потому что Меррон учится. Она знает, чего ради выжила - чтобы помогать.
Тетушка, наверное, была бы довольна... или нет?
Леди ведь не носят мужскую одежду. И не притворяются врачами. Не бродят бестолково по берегу, пытаясь понять, что же происходит. И уж точно не воют на луну от безысходности.
Чем дальше, тем хуже становилось.
К весне Меррон всерьез начала подумывать о том, чтобы удавиться. Или что-нибудь поджечь. Желания были взаимоисключающими, нелогичными, но при этом сильными. И Меррон заставила себя оставаться в доме. В конце концов, дожди, слякоть, так и простудиться недолго, а ей - нельзя.
И тосковать лучше, в книгу уставившись, делом занявшись...
Меррон не знала, замечает ли кто-то происходящее с ней. Наверное, нет. Иногда ей хотелось поделиться, но... вдруг сочтут сумасшедшей? Наверное, будут правы.
А дожди иссякли. И отмытое до белизны небо любовалось своим отражением в зеркале моря. Лодки снова выходили навстречу солнцу, разрезая горизонт акульими парусами.
Теплело.
И приступы тоски внезапно отступили. А кошмары не вернулись. Наверное, следовало бы радоваться, но вместо радости Меррон испытывала разочарование.
Ей, что, не хватает в жизни тоски?
Вчера вон с открытым переломом возилась. Кость нехорошо сломалась, с осколками, собирать пришлось по кускам, и док всерьез предлагал руку резать. Но потом согласился, что попробовать надо. И помогал куски складывать. А того, переломанного, вдвоем держали... и еще не факт, что получится. Если рана загниет, руку придется резать.
Как потом человеку жить?
Вот у него - серьезная беда, а Меррон от дурости и безделья страданиям предается.
Уговорить себя не получалось, но появление дока избавило от необходимости создавать видимость работы. Все равно не лезли в голову симптомы нарушения циркуляции лимфы в организме, и сопутствующие оным нарушениям заболевания.
- Ты не занят?
- Нет, - Меррон отложила книгу, все равно за полчаса и страницы не прочла.
Кажется, что-то о почках и камнях было. Поэтому, если док на выезд зовет, то Меррон с радостью превеликой. С живыми пациентами думалось исключительно о пациентах.
- Я хотел бы с тобой поговорить.
Сердце предательски сжалось. Док же обошел комнату - чистую и уютную заботами Летиции, которая, впрочем, не уставала Меррон хвалить за то, что милый юноша следит за порядком. Остановившись у стола, он предложил.
- Присядь.
Меррон подчинилась. Что бы док ни сказал, чего бы ни попросил, она сделает. Для него - все, что угодно.
- Я собираюсь сделать Летиции предложение, - док не стал присаживаться. - И думаю, что она его примет. Скорее всего, мы поженимся в начале лета...
...а с Меррон что будет?
- Тебя никто не прогонит. Ты останешься моим племянником. Будешь жить здесь. Учиться. Пока... не откроешь свою практику. Я думаю, что уже к осени смогу договориться о том, чтобы тебе выдали разрешение.
Он не то хотел сказать!
- Док, - почему-то собственный голос прозвучал жалобно. И это ощущение, что ее снова бросают... почему Летиция? Она милая, конечно. И не такая уж старая. Она много говорит и пироги делает замечательные, но... почему она? - Вы ее любите?
Детский вопрос. Разве женятся по любви? Меррон знает точный ответ, пусть бы и старательно от него открещивалась.
- Не уверен, что это любовь, но мне с ней хорошо, - док всегда был с ней честен.
- А со мной?
Если бы любовь, Меррон поняла бы, но... просто хорошо... если так, то какая разница?
Док вздохнул.
И смотрит так, как обычно смотрит на безнадежно больных. А Меррон здорова! И не сошла с ума, разве что немного и приступами. Она ведь ничем не хуже Летиции... Все женщины одинаковы и нет смысла менять одну на другую.
- Девочка моя, тебя никто не собирается бросать.
Разве в этом дело? Наверное, в этом. Она не хочет снова остаться одна. Чтобы как в камере... или потом, когда людей много, а никого, кому бы Меррон не безразлична.
- Я тебя люблю, - сказала она.
Наверное. Потому что должна Меррон кого-то любить. Док - лучше многих. И наверное, вообще лучше всех. Только почему-то он не поверил.
- Не любишь. Тебе так хочется думать. Послушай, так случается. Ты лишилась семьи. И попала в нехорошую историю. Едва не умерла. А я тебя вытащил. И ты мне благодарна, но это не любовь.
- А что тогда?
- Привязанность. Вполне естественная для двух людей, которые становятся близки друг другу. Я был с тобой во время болезни. Я учил тебя. Помогал и буду помогать всем, чем смогу. Но, Меррон, деточка, ничего другого я тебе не предложу. Кроме того, у тебя муж имеется.
Неужели?
Не следовало о нем напоминать, потому что... просто не следовало.
- Дар - хороший мальчик. Только сильно искалеченный. И упрямый, как не знаю, что. Он тебя найдет.
Для чего? Меррон ему не нужна. Она точно знает. Если разобраться, то она никому не нужна. И значит, совершенно свободна, вот только свободы больше не хочется.
Док женится на Летиции. У них будет своя семья. И наверное, даже дети. А значит, рано или поздно, но в этом доме не останется места для Меррон.
Она не имеет права мешать чужой семье.
И куда ей деваться?
- Не веришь, - как-то печально заметил док. - Встань, пожалуйста.
Меррон подчинилась.
А док взял и поцеловал ее. И это было... было не так! Неправильно! Настолько неправильно, что почти отвратительно. Если бы кто другой, Меррон... наверное, закричала бы.
Ударила.
Или губы вытерла. Что опять с ней произошло, док ведь... ей нравится. Она так думала. И думает. А тут вдруг.
- Видишь? - кажется, он не был удивлен. - Поразмысли над этим, ладно?
Думать Меррон могла с трудом. Она ходила по комнате, а потом легла, но не на кровать - на пол. И прижавшись к ковру, вслушивалась в себя. Больше не было чужого одиночества.
Только собственное.
Меррон села на пол, чтобы не видеть окно и море. Закрыла глаза.
Она справится.
Как-нибудь.
