- Ты грустишь? - Урфин коснулся волос. Он так и не признался, что с ними сделал. Может, сам не знал? - Что случилось?
- Ничего.
Наверное, просто осень. И та ветка за стеклом. Лист красный, который из последних сил цепляется за дерево. Предчувствие скорой очередной разлуки - с ним Тисса почти сроднилась.
- Хочешь, я тебя украду?
- Хочу.
Здешние сады не отличались столичной изысканностью, напротив, они были вызывающе дики. И старые яблони терпели соседство самшита. Колючий можжевельник не знал садовых ножниц, а розовые кусты были скорее символом положения хозяев дома.
Розы в этом климате росли плохо.
- Теперь они уверятся в нашей распущенности, - в кольце его рук уютно. - Столица всегда славилась вольностью нравов... их это влечет и пугает. Не обращай внимания.
- Все хорошо.
Почти. И Урфина не обмануть, он знает Тиссу лучше, чем она сама. Когда только успел? Сколько вообще они были вместе? Месяца четыре... чуть больше. Та, прошлая осень, и вереница городов, где их разлучали дела. У каждого свои, но... он возвращался на ночь. И еще дорога, когда пусть и среди свиты, но все равно вдвоем.
А потом - зима и Ласточкино гнездо.
Пустые вечера. Письма, которые привозили всегда пачками. Урфин писал их, не зная, когда удастся отправить. Рассказы обо всем и сразу... недолгие возвращения... и снова пропал на все лето.
У него долг.
И первые беженцы. Споры из-за земли. Посевов. Страх одних людей перед другими. И попытка примирить. Расселение. Учет. Подъемные. Зерно. Скот. Инструмент из мастерских Дохерти. Общины. Старосты. Налоги и повинности. Строительство пограничного вала, который начали возводить стихийно, словно опасаясь некой невидимой болезни, которая идет с юга.
Урфин обязан был направить стихию в нужное русло.
Военные лагеря. Добровольцы. Наемники.
Контрабандисты.
И революционеры, призывающие свергнуть гнет лордов. Но их уже не слушают. Слишком много тех, кто говорит не только о правах и вольностях, но о голоде. Там, за валом, вымершие деревни и деревни сожженные. Повстанцы. Каратели. Народные дружины. И просто люди, привыкшие жить войной.
Однажды они пересекут границу.
Или Урфин уйдет за вал, как ушел Магнус.
- Что случилось? - он не собирался отступать. А Тиссе нельзя рассказывать о собственных страхах. Так ведь было всегда: мужчины воевали, женщины - боялись за них. И ждали.
За эти годы Тисса научилась ждать.
- Осень и... мне так странно. Такое вот... не знаю. Глупо, да?
Урфин занят серьезными делами. Он инспектирует городские стены, валы, рвы. Оружейные склады и склады продовольственные. Мастерские и порты, если в городе имеется порт. Тюрьмы. Стражу. Городские кварталы...
А Тисса вновь развлекает хозяев историями из далекого Города. Причем половина этих историй некогда услышаны ею, она не знает, сколько в них правды.
- Я... я бесполезна здесь. И вообще. Присутствую. Улыбаюсь. Говорю какие-то глупости и... этого мало. Я хочу больше.
- И чего же ты хочешь?
Если бы не осень, лист и вобла, Тисса не решилась бы рассказать, потому как не была уверена, что сейчас время для подобных задумок.
Но Урфин умеет слушать.
И не смеется, не спешит говорить, что Тисса со своими фантазиями отвлекает от дел более важных.
- Ты - мое чудо, - хорошо, что Урфин рядом, здесь, сейчас, но когда-нибудь - уже скоро - поездка закончится. Ласточкино гнездо ждет хозяйку... дождется. А Урфин вновь уедет.
На месяц? Два?
Дольше?
Если война, то и навсегда, возможно. Только о таком и думать нельзя.
А о вобле можно...
- Не грусти. Завтра мы все решим. Обещаю.
Вобла снилась ночью. Тисса стояла по колени в ручье, вода была холодной - позже она поняла, что дело не в воде, а в сквозняках и одеяле, которое Урфин опять под себя подгреб - а вобла, пусть и вяленая, ароматная, юркой. Она никак не давалась в руки. И к утру Тисса устала до невозможности.
Но одну рыбешку вытащила-таки.
Красивую. С серебряной чешуей и синими глазами. Как ее было есть?
Про рыбу она думала целое утро, расстраивалась, что та исчезла вместе со сном, и поэтому аппетит пропал. С ним - желание поддерживать светскую беседу.
Напротив, и хозяин, и хозяйка, и сын их, вырядившийся к завтраку, словно на парад, вызывали глухое раздражение. К счастью, Урфин сдержал слово и завтрак этот не продлился долго.
Крытый экипаж доставил Тиссу на окраину города, к серому длинному зданию под плоской крышей. Некогда здание было заброшено, но его привели в порядок, подлатав крышу, навесив новые, блестящие трубы водостоков, заменив окна и двери. Починив крыльцо. Ароматы дерева, воска, краски и камня кружили голову, и Тисса, чтобы не потерять сознание, вцепилась в рукав мужа.
- Как тебе? Я думал разместить здесь общину, но и для приюта подойдет, - Урфин, к счастью, этой ее слабости не заметил.
Скрипучий пол. Выбеленные стены. И красные печные трубы.
Комнаты, пока пустые...
Огромная кухня, больше только замковая...
- Тебе нравится?
- Да.
Она не думала, что все решится так быстро. Она просто видела детей на улицах, грязных, оборванных, выпрашивающих монетку. Тисса спросила у градоправителя, почему он ничего не сделает, а тот ответил, что ему не поручено заниматься еще и сиротами.
А кому поручено - он не знает.
У города есть множество иных забот, куда более важных, и хотя он всецело разделяет беспокойство Ее Светлости - у женщин удивительно мягкое сердце - но не имеет ни сил, ни средств возиться с беспризорниками. Однако клятвенно обещает, что больше маленькие дикари не станут докучать леди.
Наверное, Тисса плохо объяснила, чего именно хочет. Но ведь Урфин все сразу понял.
- Но, драгоценная моя, мы не сможем остаться. Я отдам распоряжения. Выделю деньги, но и только.
Значит, предчувствие не обмануло.
- Я не хотел тебя огорчать, но... - он вытащил шпильку. И вторую тоже. Верный признак того, что Урфин расстроен. Следовательно, уходит и... не следует плакать. Ему не станет легче от Тиссиных слез. - Послезавтра мы возвращаемся.
- И ты уйдешь.
- Да.
- Надолго?
Вздохнул. Надолго...
- Иза возвращается. И мы должны добраться до Города. Это шанс остановить войну. Вообще все это безумие остановить. Я ведь должен, понимаешь?
Понимает. И то, что за валом - опасно.
