Леди и война. Пепел моего сердца

проверять. Мы без проблем доедем до места.

   Скрип колес. Покачивание. Дорога неровная, и телега кренится то влево, то вправо.

   Ее и вправду не останавливают. И путешествие длится, длится...

   - Спи, - мне предлагают край плаща и плечо вместо подушки.

   Я засыпаю, но во сне продолжаю играть в прятки. В темноте легко спрятаться, но я найду тебя, Кайя. Я не позволю тебе остаться там одному.

   Из ящика меня вытащили, поставили на ноги, которые изрядно затекли.

   - Не смотри, - прошептал Урфин и, понимая, что эта просьба вызывает желание совершенно обратное, набросил на голову плащ. - Не надо это видеть.

   Вонь.

   ...так пахнет на мясном рынке в жаркий день, ближе к полудню, когда и свежее мясо начинает портиться.

   Скользко. Урфин крепко держит, не позволяя оступиться. А я не хочу думать, по чем ступаю.

   Звуки. Скрежет. Скрип какой-то. Плач и шелест.

   - Мы уже почти на месте. Потерпи.

   Ступеньки, которые кажутся бесконечными, но мне, наконец, позволено избавиться от плаща. И Урфин подает свечу на серебряном подсвечнике-блюде.

   - Что там было? - голос звучит хрипло.

   - Мертвецкая, - после секундной паузы ответил он. - Под открытым небом теперь... но среди мертвецов нас не станут искать. Я знаю это место.

   Мы спускаемся. И спускаемся. Ниже, ниже... наверное, так до самого центра мира дойдем.

   - Старый город. Он горел. И были обвалы. Просто перестраивали, - Урфин говорит тихо, но здесь каждое слово звучит громче, чем наверху. - Здесь много тайных мест.

   Коридор. И сводчатый потолок. Кладка древняя, заросшая известняковой корой. Сквозь нее просачивается вода и собирается мутным ручьем. Каждый шаг наш отзывается всхлипом.

   Снова лестница. Путь наверх короче прежнего. И мы оказываемся в подвале, заставленном бочками. Я стучу по темному боку, убеждаясь, что бочки пусты.

   - Контрабанду хранили, - объясняет Урфин. - Ну или прятали кого.

   Имеется кровать, пусть и без матраса и белья, но всё удобства. Теплый плащ заменит и простыню, и одеяло. А Урфин, разломав бочку, складывает в каменном кольце костерок.

   Ботинки можно будет просушить.

   А связи нет... слишком глубоко под землей? Или покрытия нет? Но я ложусь, сворачиваюсь клубком и включаю запись нашей последней беседы.

   Настюхин смех - лучшее лекарство.

   Волосы отрастают и завиваются. А веснушки стали ярче...

   ...ресницы вот рыжие и короткие, как у Кайя.

   ...почему ты меня не слышишь?

   Я снова задремываю - дорога обессиливает - и пропускаю появление Магнуса. С ним еще двое, а где остальные, мне знать не следует. Я и не спрашиваю.

   Все равно.

   Меня зовут к костру. И Урфин заставляет съесть кашу. Повар из него, честно говоря, отвратительный, и каша выходит клейкая, с твердыми комками, которые приходится долго и тщательно разжевывать. В последнее время я стала на редкость неприхотлива в еде.

   - Завтра начинается суд, - молчание нарушил Магнус.

   - Над кем?

   - Над Кайя.

   Я перестаю жевать. Мятеж. Революция. И суд. Над Кайя? И он позволит? Позволит. И приговор примет как данность.

   - Иза, они не смогут его убить, - Урфин не позволяет миске выпасть из рук. - Попытаются, конечно, но не смогут.

   ...потому что он неуязвим?

   Уязвим. Я помню. И ту ночь. И звук, который расколол небо. И то, как Кайя упал на меня. И его боль. И алое марево.

   Его можно убить.

   И если у них получится...

   ...пожалуйста, откликнись! Не смей и дальше от меня прятаться! Слышишь?

   Слышит. Молчит.

   Почему?

   - Суд - это даже хорошо. Он будет открытым. Пустят всех... по билетам, - почему-то Урфин отводит взгляд. Небось, живо воспоминание совсем о другом судебном процессе.

   Он каждый вечер пишет письма. Когда-нибудь, возможно, они дойдут до адресата, но важно не это, а робкая ниточка связи. И надежда на возвращение.

   Я тоже хотела. Взяла бумагу. Перо и... поняла, что не представляю, что сказать.

   - Мы подберемся ближе. Возможно...

   ...возможно, Кайя не отзывается, потому что не хочет меня видеть.

   Но как бы там ни было, я использую этот шанс.

   Встаем затемно.

   Переодеваемся. Я не спрашиваю, откуда взялся этот наряд. Шерстяные чулки. Уродливое платье из серой ткани. Чепец, под который волосы убираю тщательно, закалываю булавками.

   Урфин натирает мне лицо какой-то мутной жижей, от которой кожа идет пятнами.

   - Извини, но женщине лучше не быть привлекательной, - остатки снадобья он втирает в руки.

   Заматывает шею алой тряпкой.

   Магнус в драном пиджаке поверх камзола смешон и уродлив. Он сбрил бороду, а на голову нацепил парик с длинными брылами. У него получается раствориться в толпе, которая тянется к Замку. Я же не узнаю Город. В нем и вправду нечем дышать. Канализация забита, и сточные воды разливаются по улицам лужами грязи. Смрад стоит невыносимый. И по примеру многих, я подымаю тряпку-шарф, закрывая лицо.

   Но все равно, дышу ртом.

   На мосту я едва не потерялась. Люди теснят друг друга, спеша пробиться к воротам: кто-то пустил слух, что билетов продано больше, чем есть мест и всех не пустят. И в какой-то миг толпа в едином порыве подается вперед. Кто-то падает. Кто-то кричит, тонко, сдавленно, но крик смолкает быстро.

   - Я здесь, - Урфин держится рядом. И не только он. Меня окружают люди из охраны, еще мгновенье тому неотличимые от толпы. - Держись.

   Держусь. Иду. Позволяю себя нести. Сквозь ворота. По парадной лестнице, мраморные плиты которой успели разбить. Зачем? Не понимаю.

   Внутри тоже многое переменилось. Исчезли картины. И гобелены. Статуи. Шпалеры. Обои. Зеркала. Лепнина и та обвалилась кусками. И я трогаю стену, пытаясь утешить Замок - эти раны заживут.

   Мне больно за мой разрушенный дом.

   И за треснувший витраж... за стекла, которые выбили из рам. Сорванные шторы... а вот это черное пятно, словно от ожога. Я не боюсь выделиться: многие смотрят, трогают, отковыривают куски на память. Главное - слезы сдержать.

   ...Кайя, как ты мог такое позволить?

   Наше место - на балконе, и не только наше. Здесь десятка два вмещается, люди толкают друг друга, кричат, огрызаются. Ссоры вспыхивают по пустяку.

   Это тоже эхо?

   Или они изначально такие?

   Смеются. Визжат. Плюют. Сморкаются, вытирая сопли о балюстраду.

   А зал Совета, измененный согласно новой моде - его нарядили в алых тонах Республики -