Ромодановский посмотрел на дьяка, сидевшего в углу и поинтересовался:
— Все записал?
— Да ваше сиятельство.
— Вот и хорошо, а теперь отведи нашего золотаря в его покои. Прошлый то перед самым отъездом Петра Алексеевича почил, а тот мальчонка, что сейчас не справляется. Будем, надеется, что этот справится, если конечно не лжет. Уж больно он на золотаря не похож. Холенный больно, может и в правду шпион. Да только, что у нас шпионить то, армия сейчас под Нарвой, флот… — тут князь-кесарь плюнул на пол, — какой к черту флот, так два корабля, да и те под Азовом. А те, что на озере стоят, больше на рыбацкие лодки похожи, — тут Ромодановский посмотрел на Ларсона и улыбнулся, — какие тут секреты.
Эстонец в сопровождении дьяка вышли. Когда шли по коридору, и он разглядывал секретаря, который был одет в потрепанный коричневый кафтан, коричневые брюки и черные сапоги. За правым ухом гусиное перо, на голове непонятный головной убор. Всю дорогу до домика, а им пришлось покинуть дворец, обойти его кругом, он молчал. Ларсон сделал несколько попыток его разговорить, но у него ничего не вышло.
Остановились они у небольшого одноэтажного домика. Дьяк толкнул дверь. Вошли в помещение. Опять пришлось нагнуться, ведь дверь была намного ниже. Прошли небольшие сени и вошли в комнату. В дальнем углу русская печь, с которой торчат чьи-то голые ноги. На полу, у самой печки под лавкой сапоги, валенки. В воздухе неприятный запах.
Дьяк подошел к печке, достал из-за уха перо и стал щекотать им ногу. Кто-то там, на верху заворочался, затем заругался. Сначала исчезла за занавеской одна нога, потом другая. В место них показалась голова, принадлежащая молодому парню лет семнадцати.
— Спишь? — проворчал дьяк, — от работы прячешься.
— Да, что вы Акинфий Акинфич, — проговорил тот, — всю ночь умаялся вот и прилег отдохнуть.
— Прилег, — вновь проворчал писарь, — а на улице полдень. А ну слезай, ирод проклятый. Я вон это золотаря нового привел.
— Золотаря! — воскликнул парнишка, посмотрел на эстонца и спросил, — этот шо ли?
— Этот, этот. Швед.
— Эстляндец, — поправил его Ларсон, но дьяк махнул рукой, — мне хоть хранцуз, все равно немец. Вот, — тут он вновь обратился к мальчонке, — покажешь ему все. А я пойду.
Дьяк вышел в сени, и тут же парнишка соскочил с печи, и кинулся за ним следом.
«Наверное, это и будет соглядатай, — подумал Андрес, присаживаясь на лавку. — Небось, дьяк подмигнул ему, и сейчас шепчет, там за дверью, чтобы малец, с меня глаз не сводил».
Эстонец снял треуголку, и тут же бросил ее на лавку. В это время дверь скрипнула, и в помещение вошел паренек.
— Так это вы золотарь? — спросил он.
На следующий день прибыл гонец из-под Нарвы. Осада города закончилась конфузией. После того, как семнадцатого ноября войска покинул Петр, все пошло наперекосяк. Герцог де Круа, после продолжительного уговора царем, вынужден был принять командование над армией. Гонец утверждал, что лично присутствовал при том, как с помощью стакана вина монарх вернул главнокомандующему уверенность, при этом дюк затребовал, чтобы Петр оставил для него инструкции. Которые тут же были написаны Головиным, со слов государя. Одновременно было написано письмо к Шереметеву, которым Piter поставил того в известность о полномочиях герцога.
Утром восемнадцатого ноября, в сопровождении фельдмаршала Головина и сержанта Меншикова, государь покинул место баталии. Из-под Нарвы он направился в Великий Новгород, где ему и стало известно об конфузий, произошедшей девятнадцатого ноября под стенами крепости.
По отъезду Петра, восемнадцатого ноября, дюк де Круа, получил сведения о наступательном передвижении шведов, приказал бить в строй и провел смотр войск. Затем он распорядился, чтобы перед ретраншементом[12] был выставлен караул в сто человек конницы.
Тем временем восемнадцатого ноября войска Карла XII находились у мызы[13] Лангена, в десяти верстах от Нарвы. Король шведский двумя ракетами приказал дать сигнал осаждающему городу. А на следующий день, ведомые проводником эстонцем, неприятельские войска по узким тропам, проложенным по болотам, вышли на высоту Германсберг, на ввиду у русских. Жителям Нарвы вновь был дан сигнал из четырех орудий.
Де Круа, вновь провел смотр диспозиции, дал залп из трех орудий, и повелел знамена распустить. Генералы разместились по своим полкам, и в холодном прибалтийском воздухе зазвучал барабанный бой.
Шведы на правом крыле выстроились в две линии: отряд генерала Веллинга впереди, кавалерия Вахтмайстера позади. Там же находился майор Оппельман с шестнадцатью полевыми орудиями. Центр заняли войска Поссе и Мейделя. Впереди центра генерал-фельцеймейстер Сейблат с двадцатью одним орудием, а перед ним Карл XII со своими драбантами[14]. На левом фланге построились в две линии десять батальонов генерал — поручика Реншильда и генерал — майора Ребинга.
Сражение началось перестрелкой с обеих сторон. После чего, видя, что русские по-прежнему находились в окопах и не выходили для сражения в открытое поле, приготовились к атаке. Король объехал войска, отчего над колонами разнеслись одобрительные крики. Затем спрыгнул с коня, и, приклонив колено, прочитал молитву. И по сигналу двух ракет, и с криками «С нами бог!» шведы пошли на штурм.
Атаку открыл генерал Реншильд, во главе пятидесяти гренадеров и батальона графа Шперлинга.
С Балтики подул холодный морской ветер, внезапно небо потемнело, словно бог, в самом деле, встал на сторону шведов, и пошел косой снег с градом. Как будто злой гений, он залеплял глаза солдат и генералов, не давая разглядеть, численность врага. И тогда наступающих герцог де Круи принял за авангард.
Войска дрогнули. Центр и левое крыло армии были смяты, а солдаты генерала Вейда, оказались сбитыми с вала. Отступая, они вынудил кавалерию Шереметева дрогнут. И она в панике побежала в холодную воду Наровы. А на правом фланге, войска тоже дрогнули и с криками «Немцы нас предали» побежали. Мост, ведущий на остров Кампергольм, не выдержал, рухнул.
Войска отступали в полном беспорядке. Никто не слушал команд. Рассвирепевшие солдаты, обвинили во всех бедах и набрасываются на них.
И тогда дюк, посоветовавшись с генералами, решил сдаться. С проклятиями он бросился вдоль берега, по болоту, к шведскому отряду Стенбока.
— Es mochte der Teufel mit solchen Soldaten fechten[15] — ворчал герцог, оставляя врученную ему армию.
За ним последовал Алларт, Бломберг, и лишь только Петровская гвардия, созданная из потешных полков, одну за другой отбивала атаки войск Карла.
Наступивший холодный, туманный вечер прекратил баталию. Тьма опустилась на поле, скрыв под собой павших на нем русских воинов. Воды реки несли в осеннее море, тела казаков, и только свинцовые тучи по-прежнему бросали белые хлопья снега.
И тогда офицеры правого фланга решили сдаться. Только с третьей попытки, когда в шведский стан отправился Бутурлин, им удалось договориться.
Четыре русских генерала: князья Долгорукий, Трубецкой, Бутурлин, и Антон Головин, по требованию Карлуса остались в шведском лагере, в качестве заложников.
А наследующий день, когда забрезжило сырое и неприятное утро, русские войска отступали через починенный мост на остров Кампергольм.
Отступавшие гвардейские полки и дивизия Головина уходили с оружием, с развернутыми знаменами, имея при себе несколько малых пушек.
Войска генерала Вейда были разоружены. Все генералы были объявлены военнопленными. Вечером они были размещены по квартирам, и к каждому был приставлен конвой из офицера и двух рядовых.
И эти новости привез гонец. Он скакал от самого города Великого Новгорода, меняя в ямах
