— Конечно, — пожала плечами госпожа капитан первого ранга.
— Возможно, есть какой-то аспект, который вы не хотели бы освещать при свидетелях?
Она повернулась к нему всем корпусом, ухитрившись сделать это так плавно, что Варнавский не заметил движения и мысленно восхитился.
— Павел Иннокентьевич! Вы же в курсе, что я служила в полиции?
— В курсе, — кивнул он, удивленный направлением, которое принял разговор.
— Полковник Морган рассчитывал, что по завершении карьеры в ВКС я вернусь под его начало. А потому кое-что мне преподал — с заделом на будущее. В частности, что хороший дознаватель может узнать ответ, исходя из того, на какой вопрос не хотят отвечать. Извините, но я не собираюсь облегчать вам задачу. Действуйте — на свой страх и риск.
— А я рискую? — уточнил, прищурившись, Варнавский.
Каперанг немного подумала и кивнула:
— Рискуете. Но это, согласитесь, не моя печаль.
Петр Иванович Савельев несколько лет назад перевелся в наземные службы и полностью посвятил себя работе в СБ. Сначала пришлось нелегко, но со временем преимущества перевесили недостатки. К примеру, будь он на борту «Александра», принять участие в допросе Марии Корсаковой в качестве представителя Службы безопасности не вышло бы. Пока еще удалось бы добраться! А так — все путем, пучком и в ажуре.
Сейчас допрос подходил к концу. Собственно, допроса как такового и не было. Была беседа нескольких профессионалов и одного никчемного прохвоста, который периодически порывался влезть с комментариями. Причем (ввиду полного незнания обсуждаемого предмета) комментарии эти были предельно неуместны.
Но все когда-нибудь заканчивается. Очередное досадливое «Подождите, граф!» Варнавского, уважительное выражение благодарности Марии Александровне за уделенное время, ее согласие в случае необходимости уточнить детали… все?
Савельев видел, что каперанг чем-то озабочена, но ему казалось, что озабоченность эта не имеет никакого отношения ни к прошлому, ни к настоящему. А вот к будущему — вполне. И точно:
— Ваше высокопревосходительство! Не могли бы вы меня проконсультировать?
— Все, что в моих силах, — степенно кивнул адмирал Кривошеев. — О чем речь?
— Как командир «Москвы» именно я должна представить к наградам ее экипаж, не так ли?
— Именно вы.
Ах, умница! Командующий, и без того настроенный скорее положительно, после этого вопроса ощутимо подобрел. Кому ж не понравится, когда официально находящийся под твоим началом офицер думает как раз о том, о чем, с твоей точки зрения, и следует.
— Я никогда раньше этого не делала. Подскажите хоть основные принципы!
— Принципы… давайте поступим следующим образом: в Адмиралтействе служит кавторанг Еремеев, очень толковый штабист. Не доводилось сталкиваться? Ну, это поправимо. Когда мы прибудем на Кремль, я вас с ним познакомлю, и он поможет уладить все тонкости. Устраивает?
— Более чем, — благодарно улыбнулась она.
И тут, черти бы его драли, снова сунулся вперед Бахметьев.
— А вы, сударыня, должно быть, уже примеряете погоны контр-адмирала? — ехидно осведомился он.
— Вы забываетесь, граф! — процедил сквозь зубы Кривошеев.
Савельев, на секунду потерявший дар речи, покосился на Марию Александровну и с удовлетворением отметил, что смотрит она на Бахметьева так, как он того и заслуживает: как на полного придурка. Кислое выражение на лице Варнавского выдавало почти непреодолимое и, увы, не подлежащее реализации желание вразумить невежу на чисто физическом уровне.
Петр Иванович дал самому себе честное слово, что по возвращении на Кремль подкинет его высочеству идею: вежливо поинтересоваться у министра Двора, с какой целью сей достойный господин коллекционирует в своем ведомстве идиотов.
— Погоны контр-адмирала?
Ее лицо начало неуловимо меняться. Черты оставались теми же, но впечатление от них стало другим. Казалось, из-под толщи воды всплывает что-то, возможно даже, не вполне человеческое. Глаза посветлели, налились полярной голубизной…
— Думаю, Мэри Гамильтон была бы в восторге от такой перспективы, граф. А вот Мария Корсакова — нет.
— Отчего же?
Теперь на Бахметьева, как на придурка, смотрели все присутствующие, но он этого то ли не замечал, то ли решил игнорировать.
— Не выслужила я большие звезды, Леонид Матвеевич. Заикнись кто о подобном — и хай поднимется такой, что кот Мурзилий решит: объявили тревогу. И забьется в укрытие, бедный зверь.
В этом месте адмирал тихонько поперхнулся. Кота Мурзилия — тогда еще котенка Мурзика — подарила ему супруга. И вот уже лет восемь слегка прифранченный белой манишкой серо-полосатый подзаборник царил в адмиральских апартаментах «Суворова».
Заметная горбинка на носу позволила переименовать каналью в благородного патриция Кота Мурзилия Мурлокотана, в каковом качестве его и представляли гостям. Смышленый, как и положено беспородной скотине, Мурзилий по сигналу «тревога» запрыгивал в подвешенный на растяжках мягкий короб, дверца которого открывалась вовнутрь, и смирно ждал, пока у Кирилла Геннадьевича дойдут руки его оттуда извлечь. Разумеется, о коте адмирала знал весь флот, но от графини Корсаковой Кривошеев, похоже, такой осведомленности не ожидал… а женщина между тем продолжала:
— И потом — допустим, получила я упомянутые вами погоны. Что дальше? Я что же, буду командовать кораблем? Нет. Эскадрой? Тем более. Участвовать в учениях, ходить в рейды, воевать? Картонный адмирал выйдет, а я не из этой сказки.
Давно знакомая улыбка окончательно превратилась в хищный оскал, и Савельеву вдруг вспомнился Ново-Архангельск. Почерневший от времени дом деда жены на берегу широкого, медлительного Рога, крики птиц среди корявых ветвей, стылый ветер. И основательный, немного флегматичный Руська рядом. Хаски. Точно, хаски. Вон даже и клыки… ф-фух, показалось. Или нет?
— Никогда не была картонкой, — отчеканила госпожа капитан первого ранга, и Кривошеев, а за ним и Варнавский кивнули, подтверждая. — Все звезды на моих погонах, все ордена на моей груди настоящие, за дело получены. Не на паркете заработаны, не в чьей-нибудь спальне — в бою. Мои. Эти — мои, а чужих мне не надо.
Дождь подъел за ночь остатки сугробов и теперь старательно полировал хвою вечнозеленых кустарников, росших вдоль невысокого, почти символического заборчика. Улицы пригородного поселка словно вымерли. Теоретически в этом не было ничего удивительного: будний день, да и погода для прогулок неподходящая. На практике же Мэри опасалась нашествия репортеров.
Должно быть, однако, кто-то позаботился об отсутствии тех, кого не приглашали. И она даже примерно представляла себе, кому скажет «спасибо». Совсем скоро. Как только немного придет в себя.
Выбравшийся из-за руля Иван Кузьмич обогнул машину, подошел к уже отъехавшей в сторону пассажирской дверце и предупредительно раскрыл купол огромного черного зонта. Мэри выпрыгнула прямо в небольшую лужицу и вдруг рассмеялась от полноты навалившихся впечатлений. Ощущение нереальности происходящего, преследовавшее ее последние несколько суток, схлынуло разом. Все вокруг было настоящим: низкое небо, мокрая земля, торчащий из-под блестящей от дождя накидки нос подпиравшего ограду Майкла Хиггинса.
Невозмутимо поприветствовав бывшую подопечную, наставник детей распахнул перед ней калитку, и Мэри медленно пошла по дорожке к дому. Глаза, намозоленные дисплеями и переборками, отдыхали: куртинки пронзительно-синих подснежников… три кошачьих силуэта, словно нарисованных на увитом голыми плетями плюща ограждении террасы… пойдут они лапы мочить, как же! Вот сейчас… еще немного… створка
