О'Санчес
Суть острова
(сага-мираж)
Книга 1
Читатель – он зритель, или слушатель?
Глава первая,
в которой читатель вплотную знакомится с главным героем
«Поссать бы»… – Тяжело и неотвязно, постепенно выпутываясь из ночных кошмаров, физиологическая нужда толкалась в утреннюю действительность, в явь, которая так же обещала своему постояльцу будничные кошмары, не хуже ночных… Мозг с натужной досадой осознал неизбежность предстоящих событий, а осознав, пошарил по речевым закромам, добавляя для себя мысленный же ответ и инструкцию: «Надо вставать…»
Человек с усилием развел набрякшие веки, медленно, чтобы не расплескать по всему черепу головную боль, сел, уцепился рукой за выступ на обрешетке ободранной стены, встал на колени, затем на ноги. Суставы в коленях приветливо заскрипели: «С добрым утром, родимый!…»
С добрым, с добрым… Просыпаться всегда тяжело, а засыпать… Закипел-забулькал в простуженной груди кашель, выскочил наружу, стряхивая на глаза пряди сивых, давно не чесаных и не стриженых волос. Человек не помнил, как он вчера заснул, да и вечер вчерашний, засыпанию предшествующий, практически не запомнил. Но – раз заснул без памяти – значит, накушался, все путем. Человек хлопнул себя по внутреннему карману пожамканной зимней куртки, вынул оттуда теплый аптекарский пузырек, под крышечку наполненный мутно-белой жидкостью, алкоголесодержащей, естественно, – то ли разведенный спирт, то ли еще какая полезная отрава. Аккуратность – та же добродетель. Человек прожил на свете пятьдесят с чем- то лет и умел бороться с мелкими искушениями: если выпить впопыхах и спросонок, то и отдача от «халки» будет вполовину меньше, чем если он проделает все по очереди и с расстановкой. Нет-нет, опохмелка подождет, сначала туалет. Человек спал под продранным во всех местах матрасом прямо в верхней одежде, в рваных зимних носках, но без обуви: здоровенные ботинки, стоявшие тут же, у продавленной лежанки- кушетки с отломанными ножками, легко впустили в себя даже опухшие с утра ступни. Идти надо было метров двадцать пять, на противоположный конец чердака, где в полу (или в потолке второго этажа, это откуда смотреть) очень удачно была проломана подходящая по размеру дыра. Удобно и опрятно, ни запаха, ни мух… Но мухам рано еще.
Человеку временно принадлежал весь чердак, весь дом, предназначенный к сносу теми, кто заплатил за него прежним хозяевам. Уже отключены были все коммуникации, отозваны с площадки сторожа, ибо все ценное и полезное давно демонтировали, украли или разломали. А дом все еще стоял, печально таращась из-за забора двумя рядами черных оконных проемов на улицу, тоже дряхлую, всю в старых-престарых асфальтовых морщинах, но – живую… Почему так быстро все проходит? За что? Кажется – вот только что глупая девчонка-новоселка сажала во дворе глупую осину… У девчонки уже и внуки, дом и внуков ее знал, а осина до сих пор… Нет, вон она спиленная валяется: поделом тебе, гнилуха, только сырость от тебя в стенах разводилась. А чуть подальше, в соседнем квартале, стоит пожарная каланча, древняя, заброшенная, тусклого кирпичного окраса. И там тоже нет ничего внутри – ни людей, ни воды, ни света, но она построена раньше чем дом и будет жить без забот еще сколько-то, потому что у нее, у памятника, видите ли, архитектурного, хозяин – Город, проблема просроченности арендной платы не стоит… Дом словно бы ерзал непрочными стенами по фундаменту и вздыхал на ветру, южной частью своих окон поглядывая на густые весенние облака, ползущие над серым заливом, а северной тревожно косясь на подъездные пути: «Авось, не сегодня…»
Так случилось, что ни подростковые банды, ни окрестные бродяги не польстились на пустующие помещения: то холодно было, то сторожа мешали… Да еще ходили слухи, что когда-то кого-то задавило обвалившимся потолком… А человек не испугался и жил себе просторно и одиноко на чердаке, более-менее закрытом от снега, дождя и ветра, и значит и в некоторой степени от холода, тем более, что уже ноябрь на носу, а там и декабрь – лето красное.
Человек мочился в отверстие вполне упругой струей и подумывал даже пуститься «вприсядку» – третий день ведь не срамши, но, с другой стороны: откуда стулу взяться, если он не ест ничего, только пьет разнокалорийные жидкости. Обязательно надо будет поесть, запомнил он про себя. И выпить, само собой, но тут уж напоминания излишни: замешкаешься – абстинец-бараний-рог так напомнит, что мало не покажется, не то что срать – жить не захочешь.
На обратном пути человек остановился у корыта, подставленного под крохотную, в палец размером, прореху в крыше и на четверть наполненного весенними дождями, зачерпнул сдвоенными в единый ковшик ладонями, умылся без мыла, со всей похмельной тщательностью, сначала руки, потом дряблое мягкое лицо. Кончилось мыло (случайный обмылок недавно под ноги попался) – да и зачем оно? Всей грязи не смоешь, а бриться ему не надо, с бородой-то. И зубы он перестал чистить много лет тому назад, во рту их осталось десятка два – желтые, черные, но они кое-как еще справляются со своими прямыми обязанностями. «Ну, будем здоровы!…» Утренний халк из пузырька жаркой рассыпчатой кометкой размазался по глотке и пищеводу, а прижился на диво легко, без обычных в таких случаях спазмов и мелких конвульсий. Теперь и попить можно. Человек опять опустил в воду руки ковшиком, зачерпнул и стал пить. Лицо и руки через годы и лишения утратили былую чувствительность к холоду, но простуженное горло резко засигналило: «Больно!»
Когда-то человек был молод и благополучен, у него была семья (жена, двое детей), полуруководящая работа в департаменте одного из министерств, приличный мотор, квартира. Что еще?… Высшее образование и даже степень магистра, друзья, любовницы, мечты о карьере… А теперь все его имущество, не считая чердака, состояло из грязной одежды, шила на деревянной ручке, пластмассового стакана и мелочи на сумму один талер восемь пенсов.
«Сегодня среда…» Каждое утро, проснувшись, человек объявлял себе – какой день недели на дворе. Не то чтобы этого знания требовали дела или планы, нет, какие могут быть дела у бездомного бродяги, просто в голове у него словно бы работал счетчик, не зависящий от обстоятельств, заканчивающих предыдущий день. Как оно действовало – человек не задумывался об этом, но счетчик никогда не ошибался. Вот и сегодня он знал: сегодня среда.
Пора было выходить наружу, в большой мир, добывать пропитание, а главное – выпивку: утренней поправки должно хватить на час, от силы на два, а потом опять трясун-батюшка настигнет, если вовремя не подсуетиться с добавкой. Человек застегнул чудом уцелевшую молнию на куртке, пятерней пригладил волосы на голове, подошел к обломку зеркала, который был когда-то частью огромного трюмо, а теперь принадлежал новому хозяину. Да, морда – алкашиная, хоть прикрывай ее бородой, хоть не прикрывай. Одежда – мятая, грязная. Грязнущая. Джинсы, конечно, можно и не гладить, но стирать бы надо хоть изредка… Ну а ходить тогда в чем? И рубашка… Нет, что-то надо подыскать на свалке, когда на трезвую голову. Скоро будет совсем весна, а потом лето, под курткой эту ветошь не скроешь – в куртке жарко… Ладно, до лета еще дожить надо… А потом осень, за ней снова зима… Как будущую зиму прожить? – эту едва перемогся… Неужели садиться на полгода, как некоторые «коллеги» советуют? Нет уж, до такого он еще не опустился… Разве?… Человек все эти годы счастливо избегал судимостей и отсидок, мелкие гостевания в лягавке, на сутки-трое – не в счет. На зонах, со слов тех же «коллег», бомжи в самом низу
