семьдесят пять лет. Семьдесят пять поделить на пятнадцать – получится пять лет. Каждая квартира будет восстановлена под частное жилье граждан среднего достатка, с примерным историческим интервалом в пять лет. То есть, от середины двадцатых – до конца века.
Каждая квартира будет представлять из себя восстановленный быт соответствующего пятилетия, чтобы все там соответствовало иллюстрируемому периоду, все до мельчайших мелочей. А чтобы реставраторы- декораторы были добросовестны и скрупулезны он, Сигорд, а) положит им всем оклады – мама-не-горюй! б) наймет два слоя специалистов, чтобы одни контролировали других… Даст им уйму времени, где-нибудь года три-четыре, но с жестким план-гафиком, под четкие промежуточные сроки. Чтобы дело не превратилось для реставраторов в долгосрочную синекуру. Не помочиться ли в дырку, освежив тем самым воспоминания о простоте бытия, наполненного бедами и лишениями? Сигорд перешел на противоположную сторону чердака, да так и сделал. И сразу, почему-то, настроение повысилось… В эти полчаса настроение его качалось вверх-вниз, безо всяких весомых и видимых причин, – явно, что нервы. Хотя, казалось бы, чего тут нервничать? Все идет, как он хочет…
– Эй, дом, ты как? Не молчи, что ты молчишь? – Дом не откликнулся.
Делать на чердаке было решительно нечего, и Сигорд решил выйти на улицу, подышать, обойти дом по периметру, глядишь, еще что-нибудь толковое в голову залетит.
И это будет пятнадцать квартир с воссозданным до мелочей бытом. Чтобы все работало, от репродукторов до унитаза и шариковых ручек… А в довоенных квартирах, где о шариковых ручках ничего знать не положено – чтобы чернила были в чернильницах. Там же предусмотреть печное отопление. Билет будет стоить… пятьдесят талеров. Дорого? Ну и что? Деньги ему не нужны. Несколько зевак в месяц – вполне достаточно для музея, который не коммерческое предприятие, а личный каприз богатея. Да, вполне достаточно, чтобы жизнь в музее теплилась, а паркет, линолеум и каменные ступеньки не снашивались от частого шарканья посетительскими ногами по ним. Можно будет даже предусмотреть кухонные и сантехнические запахи…
Сигорд почти без проблем обошел дом, даже дважды, отметил для памяти мелочи, которые никак не следовало упускать – те же антенны, от тарелок и ниже… Телевизоры и радио. Предусмотреть и укомплектовать по полной программе архивными радио и телепередачами точки в старых квартирах… Сигорду, в связи с использованием архивных записей, пришла в голову еще одна мысль и он по-детски ей обрадовался: пять лет! Период «экспозиции» – пять лет. То есть, даже в рамках каждой из квартир, время не стоит на месте, а движется в течение пяти лет. И тогда в квартире № 1 время будет идти от первого января 1926-го года до тридцать первого декабря 1930-го года, и с боем часов – опять ныряет в первое января 1926-го… Соответственно, в квартире № 15 с первого января 1996-го – по конец тысячелетия. Блестяще. Это шоу может получиться не из дешевых… Но это не важно. Да, а сделанное столь тщательно и с выдумками – сможет и прибыль приносить… Тогда прощай экономия на паркете и линолеуме… И черт с ней. А он будет наезжать в Бабилон раз в два-три года и непременно инспектировать музей. Надо еще будет крепко и очень крепко подумать о фотографиях и о людских муляжах… Типа, вот они, хозяева квартиры, одетые согласно тогдашней моде, стоят-сидят, застыли в воске… Или напротив: суп на плите остыть не успел, а хозяева куда-то вышли на минутку. Одежда – вот шкафы одежные и обувные, вот валяется на тахте скомканная рубаха… Фотографии обитателей, семейные, индивидуальные, в полный рост и портреты…
Сигорд и сам не заметил, что пошел на третий круг по периметру дома. Как он ни берегся, а грязи на штиблеты налипло… пусть не килограммы, но уж точно фунты… на каждом. Зажужжала, затренькала далекими бубенцами трубка в кармане… Это Анджело.
– Да, Анджело?
– Прошу простить, господин Сигорд, но я просто обязан позвонить и проверить, на всякий случай. Я обязан. Иначе гнать меня с работы надо…
– Не надо никуда тебя гнать. Ты прав, а со мною все в порядке. Минут через десять, тире, пятнадцать, я вернусь. У нас в моторе есть щетка обувная?
– Есть.
– А тряпка с водой?
– Так точно. Грязно там?
– Хватает, почти по щиколотку. Все, бди, жди.
Опять звонок. А это уже Яблонски.
– Ян? Что-нибудь случилось? Или что? Что, какое? А, выбираю с томатами, с говядиной. Нет, не остро. Зачем тогда предлагал? Короче, не вяжи меня пустяками, ты спросил – я ответил. Я – выбрал. Все. Меньше, чем через час. Давай.
И снова муха, да не одна. Вот что значит тепло весеннее. В музее этих гнусных мух не будет, ни в одной из квартир. Равно как тараканов и клопов – и никакой достоверности в этом пункте мне не надо!
– Что, старина? Видишь, я не забыл тебя и не бросил. Да, я всегда помнил о тебе… – в эти секунду Сигорд и сам верил в свои слова…
Сигорд вздохнул, и ему показалось, что дом также вздохнул, тихо-тихо, едва слышно.
– Я… Я, наверное, и раньше бы мог… ну… решить вопрос, но все как-то так закружился в суете… Плюс неприятности у меня возникали то и дело. Бизнес, сам понимаешь. Да еще эта чертова окружающая действительность… Я, честно, все время помнил о тебе и чувствовал, что ты цел. Да, и это, если хочешь знать, очень помогало мне в жизни. И как только я разделался с основными своими заботами… Хотя и не со всеми, надо признать… То сразу же в мэрию, сразу же к тебе. С сыном у меня проблемы житейского свойства… Мальчик страдает. Ему не первый год за тридцать, но для меня он мальчик, всегда мальчик. Слава богу, все живы здоровы, но… Нет ему счастья и покоя, нет, я же вижу. Мальчику моему трудно, он переживает кризис мировоззрения, кажется, так это у них называется. Но он мужчина и мой наследник, ему любые ураганы по плечу. Главное, что не пьет, как я пил. И я ему помогу, чем смогу. Хотя, кроме денег… Чем я могу быть ему полезен? А ведь могу, да. Главное, чтобы он понимал, что есть на свете кто-то, для кого он ценен сам по себе, вне зависимости от внешнего вида и успешности. В Иневии дочка живет, она ему дорога не меньше сына, но у нее все хорошо, и отец ей не так уж и необходим. По крайней мере, в повседневности… Разве что деньги… Но деньги – это мирское и не о них речь. Внуки… Внуки, внучки… Они любимы, и им есть кого любить. А там посмотрим. Я хочу, дом, если ты не возражаешь, починить все, от чердака до подвала, отремонтировать по высшему классу и сделать здесь музей. И тогда ты, старина, будешь жить на покое и в полной безопасности, не скучая. А я время от времени буду выбираться со своего острова и навещать тебя и город. Да, я собираюсь купить себе остров. А если очень повезет… Короче, мы с Яблонским будем такой остров искать, чтобы выкупить его, на хрен, у нынешнего государства-владельца и основать на нем независимое княжество, скажем. А что? Стану владетельным князем, деньги позволяют. Я тут считал намедни, по всем параметрам, с пристрастием, с округлениями и допусками в невыгодную сторону… Короче, я миллиардер по любой из основных валют мира. Даже в британских фунтах. Есть люди и побогаче меня, в мире и Бабилоне, во многие разы богаче, но я не гонюсь за первым местом, мне моих скромных средств вполне достаточно, чтобы воплощать все свои капризы. А если в случае с откупом острова возникнет проблема с нехваткой денег – я заработаю. Но она вряд ли возникнет, если правильно искать остров и подходы к сделке. Хотя, не знаю, зачем я всем этим тебя гружу. Главное, что… Ты слышишь меня, дом?
Сигорд даже задержал дыхание, в надежде осознать, уловить ответ… Тихо. Нет… Вроде бы что-то шелохнулось, дрогнуло в доме…
…Человечек. Опять он. Видимо, что-то стряслось, раз он здесь возник… Надо бы ему помочь… Но сил уже нет… Это ты, человечек? Не понять кто, не рассмотреть, не почувствовать… Это ты?..
Дом устал. Он устал бояться, устал жить в ожидании смерти, устал ждать того, о ком следует заботиться, устал надеяться. Да, пусть вернувшийся человек заходит и живет, как когда-то, только вот помочь он ему не в силах. Нет… Он уходит, опять уходит… Что ж, такова жизнь… Прощай, человек, прощай, теперь уже действительно навсегда, без твоей искорки не удержать последнего тепла. Прощай.
– И не прощай, а до встречи, старина. Да, это я, ты правильно вспомнил меня. Ты приютил меня, дал новую жизнь – теперь моя очередь спасать. Ты веришь мне?
Но дом уже не слышал, слепой, оглохший, он потратил остатки сил, чтобы проснуться на несколько мгновений – и вновь погрузиться в тихую безрадостную дрему, которая пока еще все-таки бытие, но уже и не жизнь.
