Только успел я добраться до рабочего стола, да сесть за «пишмаш», за электронную пишущую машинку, с целью настрочить рапорт о содеянном (с купюрами, естественно, без упоминания рационализаторских идей. На машинке — это еще пустяки, халява, а вот бесконечные письменные отчеты «от руки» — это настоящее наказание Господне), как переключают на меня звонок… Папа позвонил. Здравствуй, папа, называется. Батю в лягавку замели, и что-то там такое противное, иначе бы не стал он беспокоить меня по столь обыденному поводу. «Ни за что, честно-пречестно…» А голос дрожит так, что… У меня даже и задней мыслишки не ворохнулось — оставить его наедине с судьбой и не ехать никуда. Нет, ворохнулась, себе-то врать не надо, мощное было искушение — послать его раз и навсегда по гнусному адресу.
Я отчет в сторону, цоп Карлика: свободен? Карл, адвокат наш, свободен оказался. Да если бы и занят был — придумал бы что-нибудь ради меня, когда я обрисовал ему ситуацию в два слова. Мы с ним не друзья, но коллеги настоящие и друг друга уважаем: разбуди он меня в полночь, чтобы ехать с ним и решать вопросы — не откажусь, ибо он надежный товарищ и серьезный трудяга, точно так же и ему бы в голову не пришло от меня отнекаться.
— Тридцать первое, говоришь?
— Угу. Что оно из себя представляет, не в курсе?
— Нет. Ты переодеваться будешь?
— Само собой.
— Давай, а я пока им позвоню на всякий случай, чтобы не спешили с поступками…
Карл взялся выяснять телефон тридцать первого отделения и звонить туда, а я здесь же, в моем кабинетике, по шустрому переоделся.
Утром, во время визита к Пиггею Тоуку, я выглядел запросто: джинсы, свитер, куртка-непромакашка, кроссовки… Все чистое, достаточно дорогое, но — обыденное. Мне раствориться в толпе — плевое дело, если, конечно, я догадаюсь для этого выбраться из «вольво» и отойти от него на приличное расстояние. Самое ценное, самое важное в нашем деле — при контактах с людьми не вызывать в них напряжения. Конечно, если бы я в первый визит приперся к сэру Пигги в таком прикиде, я бы авансом подорвал доверие к себе и представляемой мною «Сове», а во второй и третий раз — милое дело, тем паче, что свой мотор я у них во дворе оставляю, на погляд и догляд.
Еду в навороченном моторе — почет мне и уважение от окружающих, вышел из мотора — нормальный парень, молодой, приличный и симпатичный.
Но сейчас — совсем иное дело и я облачаюсь в полный парад: у нас, у детективов Совы, у каждого на работе хранится выходной костюм, чистый, выглаженный, новый и обязательно дорогущий, от запонок до штиблетов. Со вкусом — могут быть проблемы или разночтения, но с приблизительной стоимостью одежды — ни в коем случае. Причем — за свой счет. Шонна не менее ведра крови из меня выпила, собирая шмотье в ансамбль, всеми этими бесконечными примерками, перемерками, запонками в тон, носовыми платками, трусяными узорами… Какая разница, какие на мне трусы, их под пиджаком не так чтобы видно… Но я верю Шонне и доверяю ей: сказала, что дурновкусье — заменю и галстук, и запонки, и зубочистку, если понадобится. Но выгляжу я в этой сбруе ничего, даже сам себе нравлюсь. А осанка-то, осанка…
— Рики… Если ты налюбовался на себя, то, может, поедем? — Вот же скотина Карл: человек в горе и в тревоге — а он все равно не преминет поддеть. Ничего, посчитаемся в трудную для него минуту.
— Лишь бы в пробку не впилиться.
— Главное — через первый мост перевалить, на втором в это время пробок не бывает. Рики, ты бабки разменял на всякий случай?
— Угу… Тот-то, Крепостной, вот-вот на ремонт закроют, если уже не закрыли, вот намаемся тогда … Так ты говоришь, ничего серьезного там? А, Карл?
— Уверен. Я когда на них поднаехал — они снагличали, но так… Без сердца и упорства. Под крупные купюры не попадаем, это точно.
С Карлом надежно, он и как юрист — золото, и человеческие качества в нем живы, в пику образованию и профессии. Я все ждал по дороге, пока он начнет выяснять насчет бати моего, поскольку это было бы вполне оправданное любопытство, но — молодец: ни слова. Понимает же, насколько мне гадостна эта ситуация…
Приехали. Отделение как отделение, не мало я таких повидал, в одном обезьяннике даже заночевать довелось. Но это было еще до армии, в далекой юности, за драку и нетрезвое поведение в общественном месте. Драка была, отрицать не стану: мы с с Риверой и Натом латиносов каких-то у дискотеки метелили, но пьяным я не был, ни в одном глазу. Все равно записали дебош и нетрезвость какой-то там степени. Мерзавцы, что взять… Но пьяным я, все-таки, не бываю, потому что у меня против опьянения два эффективнейших средства: крепкая голова и низкий порог нормы — не более пятидесяти спиртовых граммов за случай употребления, В пересчете на стандартный коньяк, это будет чуть больше ста граммов; но я могу и пивка тяпнуть, и водочки, и вина — чего душа пожелает, однако — в общих пятидесятиграммовых «спиртовых» пределах, благо, с математическими подсчетами у меня вполне хорошо. Уместно бы спросить — откуда же я знаю про крепкую голову, коли выше стопки не забираюсь? Увы, знаю. У нас в «спецморе» за три года так изгалялись, так нас выдрессировывали, что… Некоторым ребятам наутро после испытаний хоть бы что, а я только и успевал на толчок бегать блевать, в зеленом виде. Лучше кроссы бегать с полной выкладкой. Зато «под банкой» стоял лучше всех, до полулитра сознание держал. До спиртового полулитра, не коньячного. Зачем все это было нужно испытывать на нас — Бог и Командиры ведают, нам не докладывали.
Ненавижу пьяное состояние, а сухого шампанского вина — можно, по бокальчику с Шонной…
Заходим. Ну и запах в лягавках, такой специфический… Навевает компульсивное желание повернуться и бежать, прижав уши к спине.
— Лейтенант Палмер, слушаю вас.
— Добрый день. Я по звонку… — Мама дорогая! Я ведь этого «летеху» знаю… Вот это да, вот это мы с Карлом «напробивали инфы»… Карлу простительно… Да и мне, строго говоря, фамилия Палмер как-то сбоку, в Бабилоне десятки тысяч этих палмеров… Личное знакомство позволяет куда проще решать разные-всякие щекотливые проблемы и я в первый момент искренне обрадовался.
— Ого! — говорю. — Вот так встреча. Палмер, Санди Палмер!.. Смотрю, лейтенант слегка подрастерялся, не догоняет… Ну, я ему напомнил школу нашу, что мы в параллельных классах учились… Вспомнил, куда он денется. И, надо сказать, тоже обрадовался. И тоже в первый момент. А дальше нас обоих слегка проняло состояние взаимной неловкости: я за пьянчугу отца приехал хлопотать, а он — начальник, а может даже и замначальника обычного грязного районного оделения полиции, пьянчуг отлавливает… Так что нам с ним нет никакого смысла друг перед другом пыжиться, а надо без лишних формальностей восстановить и использовать былую дружбу. Дружбы как таковой не было, но мы никогда не враждовали, друг друга в лицо признали, на одних и тех же телок на танцах зарились… Да неужели не договоримся по-доброму?
Все вышло как по писаному, услуги Карла вовсе не понадобились и мы с Санди дружными кивками позволили ему смотаться по другим своим делам.
Отец выглядел ужасно: весь провонял черт знает чем, видно что побит, глаза пустые и почти мертвые… Это мой отец, весь в отрепьях, беззубый, седые лохмы клочьями. Немытый.
У них, в тридцать первом отделении, проблема наклюнулась: надо срочно искать виновных в «глухом» ограблении, срочно дело закрывать, чтобы районные показатели к празднику не полетели вниз; сроки жесткие, и фигурантов выбирать не приходится. Но, как я понимаю, «синяков» у них полно в округе, места бездефицитные, так что — заменят, без проблем.
Дружба дружбой, а Сэнди я все-таки сунул пятисотку, да патрульному сотнягу. Патрульному я мог бы и не давать, тем более, что этот шакал, похоже, бате моему приложил между рог, но.. Мало ли, что… Ну, на всякий случай. Пусть кто-то где-то из стражей порядка будет слегка прикормлен. Не он — другой бы ударил, все они одинаковые.
Распрощались мы с блюстителями закона и уличной нравственности, да и покинули помещение. Что делать дальше, Господи, Боже мой? Не очень-то я и рассчитываю на помощь Всевышнего, не сказать, чтобы и верил в него горячо, но вот — упоминаю всуе. Надо предка домой завезти, да отмыть, да переодеть, да покормить… Что я еще могу? Не у себя же поселять? Матушку мою Шонна уважает, хотя и без
