— Х-ха! — Матях рубанул грабителя со всего размаха, из-за головы. Бородатый, естественно, увернулся — но при этом был вынужден остановиться, отклониться в сторону, и сержант проскочил мимо, развернулся. Парень у кустов сплюнул и опустил лук. На линии прицела, спиной к нему и заслоняя цель, стоял его же товарищ.
Андрей перевел дух и перехватил бердыш двумя руками — левой под косицу, правой — за середину древка. Вес оружия в руках придал уверенности и спокойствия. Он даже позволил себе на мгновение отвести взгляд от бородача и оценить состояние вежливого грабителя в кафтане. Тот лежал на дорогэ и мелко стучал по пыльной земле ногами. Вокруг головы расползалось кровавое пятно.
Бородач сделал выпад, пытаясь уколоть Матяха в лицо, рубанул сбоку, ткнул клинком с другого. Сержант вскинул бердыш вверх, в сторону, в обратную. Парировать оказалось нетрудно — огромное лезвие само по себе закрывало половину тела, оставалось только слегка менять его положение. Грабитель отступил, и сержант тут же провел несколько ударов, словно на тренировке в «учебке». Только там было: приклад, штык вперед, приклад, штык сверху вниз, а здесь — подток, лезвие острием вперед, подток, лезвием сверху вниз.
Бородатый, скалясь, отступал, уворачиваясь от стального полумесяца и подставляя клинок под удары древком. Отпрыгнул еще на шаг, закинул саблю за голову, кинулся вперед. Матях вскинул бердыш над головой — и тут же понял, что убит. Грабитель неожиданно резко присел, скользнув вместе с клинком под руки Андрея, и быстрым движением резанул его поперек живота.
Послышался скрежет. Оба на мгновение замерли. Сержант — вскинув оружие над головой и прислушиваясь к своим ощущениям. Бородач, стоя на одном колене, с саблей перед собой — ожидая, когда противник рухнет после смертельного удара. Вот тут Андрей и ударил его сверху вниз подтоком, вложив в него всю силу обеих рук. Стальное острие вошло грабителю в ухо, проламывая череп насквозь, и погрузилось глубоко в плечо.
Парень у кустов резко вскинул лук — Матях, рванув бердыш, кинулся в сторону. Стрела тихо прошелестела в стороне, и сержант бросился в атаку. Десять метров — парень выдернул из колчана стрелу. Пять — он наложил ее на тетиву. Три — лучник понял, что выстрелить не успеет, разжал пальцы, бросая бесполезное оружие, и резко махнул правой рукой. Андрей увидел выскальзывающий из рукава грузик кистеня, вскинул бердыш перед собой, но груз захлестнул за древко и перемахнул плечо, угодив куда-то под лопатку. Правая рука мгновенно повисла, перестав подчиняться — одной левой сержант рубить не смог и просто ткнул подтоком вперед. Попал в бедро немного выше колена. Парень взвыл, упал и тут же торопливо отполз на трех конечностях в кусты, поднялся там, морщась от боли, выдернул из-за голенища нож.
Андрей остановился — лезть однорукому в густые заросли не хотелось. Однако и оставлять бандита живым — тоже.
— Держи! Держи его! — услышал он далекие крики. По дороге со стороны Поляниц бежали какие-то мужики, и сержант понял, что пора сматываться. На этот раз конфликта совести и трусости в душе не возникло. Матях кинулся к своему каурому, остановившемуся метрах в пятидесяти, прыгнул в седло, перекинул бердыш через плечо, рванул щит, выворачивая наконечник стрелы из конского бока. Скакун жалобно заржал. Андрей, удерживая щит левой рукой, ударом ноги обломил наконечник, закинул деревянный диск за спину, оберегаясь от стрел, потянул правый повод, поворачивая коня мордой к кустарнику, и резко сжал бока пятками. Каурка всхрапнул и ринулся вперед, проламывая молодую ивовую поросль, вырвался на открытое жнивье и помчался во весь опор, унося всадника от уже совсем близкой погони.
Куда нужно скакать, Матях в общих чертах понимал: через Керзю на другой берег, там найти дорогу, а уж она сама к усадьбе выведет. Речка мелкая, в любом месте можно перейти. Тракт проезжий тоже рядом должен быть, километрах в трех-четырех через поле по прямой. А потому он не очень беспокоился и только погонял скакуна, торопясь донести боярину Умильному тревожную весть: какая-то банда опять двигается на его деревни и сейчас приближается к Комарово.
Менее чем через час сержант влетел в распахнутые ворота, решительно осадил коня перед крыльцом дома и неуклюже спрыгнул на землю.
— «Чехи»… — устало прошептал он и уселся на ступени. Скачка вымотала его так, что дышал Матях едва ли не тяжелее, чем взмокший скакун, изо рта которого капала кровавая пена.
— Беспамятного порезали! — с облегчением услышал Андрей тревожные крики. — Боярина посекли! Илья Федотович! Боярин! Татары!
— Помилуй, служивый, да что это с тобой? — наконец спустился из дома хозяин. — Кто посмел?
— Банда к Комарово идет… — коротко и четко выдохнул Матях. — «Чехов» десять видел… Час назад столкнулись…
— Откель?
— От Поляниц… Из леса…
— Да что же творится ныне! — в сердцах топнул ногой Умильный. — Ни дня спокойного не проходит. Коней всем седлать! Броню надеть, рогатины взять. Касьяна к боярину Андрею зовите… Ах, да… Ну так хоть Прасковью покличьте, пусть лечит служивого.
— Я с вами, — поднялся на ноги Матях и взмахнул правой рукой. Она продолжала болеть, но уже слушалась.
— Куда тебе, служивый? — покачал головой боярин. — Вон опять в крови весь.
— То не моя, то коня ранили.
— Помилуй, служивый, разве я не вижу? Вон у тебя и рубашка посечена на животе, и кровь сочится.
Сержант опустил глаза и только сейчас понял, почему остался жив: по его широкому поясу, по медным бляхам, пряжке, толстой темной коже шел глубокий рубец. Рубашка над рубцом и штаны ниже его были рассечены и пропитаны кровью.
— Вот черт, — удивился Андрей. — Я и не почувствовал даже.
— Господи помилуй, — торопливо перекрестился боярин. — Что же ты нечистого в доме христианском поминаешь…
— Все равно с вами поеду, — упрямо мотнул головой Матях. — Там и моя деревня на дороге. Мне теперича на роду написано Гриш всяких, Варвар и Лукерий шкурой своей прикрывать. Опять же, крестник у меня на дороге остался недобитый. Хромой он ныне, далеко не уйдет.
— Ладно, — неожиданно легко согласился Илья Федотович. — Коли так рвешься… — Он резко повысил голос: — Тит! Коня боярскому сыну переседлай! С нами поскачет! А ты, служивый, в терем поднимись. Я комнату в нем за тобой оставил. Пока сбираемся, Прасковья тебе раны перевяжет. Все одно брони на тебя нет, назад в седло поднимешься, и все. А племянницу мою туда подошлют. Иди приляг. Хоть дух переведешь.
Боярин Умильный развернулся и быстрым шагом поднялся обратно в дом. Оно и понятно — ему ведь тоже переодеться нужно.
В тереме все осталось как раньше. Да и чему тут было меняться? Кровать, стол, пара табуретов. Андрей потрогал постель, покачал головой: здешний тюфяк был все-таки куда как мягче, нежели тот, что в Порезе. Затем, расстегнув ремень, он осторожно отодрал рубашку от верхней раны. Кровь еще толком не свернулась, поэтому особой боли он не почувствовал. Похоже, разбойничий клинок лишь рассек кожу, ремень не дал ему погрузиться глубже.
— Подожди, хороший мой. — Дверь открылась, появилась Прасковья. Как всегда, в простеньком платке, длинном сарафане без украшений. Она поставила на стол деревянную миску, положила рядом кучку тряпок. По комнате сразу пополз кислый запах водки, перемешанной с уксусом. — Постой, дай я посмотрю, болезный.
— Ерунда там, не страшно, — остановил ее Андрей, когда она присела перед ним. — Лучше на спину посмотри. Больно, а самому не разглядеть.
— Так повернись, хороший… — Девушка поднялась, отошла и открыла ставни, вернулась. — Ой, пятно какое черное. Что это?
— Кистень долетел, зарраза. Ничего страшного не видно? Переломов нет?
— Пятно черное, вокруг синее… — Спину вдруг обожгло холодом, быстро сменившимся приятной прохладой. — Так легче, боярин?
