были из охраны обоза, путники не станут бросать их тела просто так, как ненужный мусор, наверняка с собой взяли. Если брали — мешковину откидывали. Если откидывали, то… Он остановился, увидев покрывало, запыленное только наполовину. Угол тряпки был испещрен длинными узкими полосами, словно ее сперва смяли, а потом разгладили вновь. Андрей скинул из-за спины бердыш, ухватил его правой рукой под косицу, а левой, глядя вознице прямо в лицо, отдернул мешковину.
Обозник отвернулся.
Под покрывалом лежали тюки ткани. Но лежали не ровно, как им полагалось на досках, а наперекосяк, боком. Сержант дернул ближний рулон и обнаружил под ним пару грязных, успевших натоптать не одну версту сапог. Сапоги от груза ничуть не смялись, поскольку все еще оставались на ногах.
— Илья Федотович, — усмехнулся Андрей, — ты только посмотри, какой я товар нашел! Свежее мясо…
Купец и боярин разом пришпорили лошадей и почти одновременно спрыгнули на землю рядом с Матяхом.
— Тут уже явное душегубство, — довольно рассмеялся Умильный. — Прав ты, купец, в земскую избу нужно нам с тобой ехать. Ой нужно…
— Нет, — мотнул головой растерявшийся купец. — Не знаю я их… Не видел…
— Ермила, — подозвал самого широкоплечего холопа Илья Федотович. — А ну, выкидывай тюки на траву.
— Зачем кидать? Это же шелк, боярин! Он на вес золота! Чистое серебро! Серебро попортишь! — заметался торговый человек, но Ермила невозмутимо принялся выполнять приказ, и вскоре все увидели лежащих на дне повозки мертвецов: чернобородого, с изломанным и окровавленным лицом, и усатого, под гладко выбритым подбородком которого темнел короткий разрез.
— О-о, гость дорогой, да по тебе явно Разбойный приказ скучает! Мертвецы, обличающие деяния твои, имеются. А остальное ты кату на дыбе расскажешь, как в допросную избу отвезем. Прохор, Ефрем, вяжите станичника.
— Постойте! — вскинув руки, попятился купец. — То не мои люди! Шел обоз по дороге, мы их и увидели на земле, мертвых. Вот и подобрали. До храма ближайшего довезти, батюшке передать. Дабы отпел, земле предал по-христиански. А то грех. Люди все ж, а брошены, ако псы безродные.
— Сие поступок добрый, — согласно кивнул Илья Федотович и размашисто перекрестился. — С мертвыми на Руси не воюют. Пусть на земле освященной лежат. А торговый человек-то мирным и богобоязненным оказался… А, служивый?
— Третий был, — негромко сообщил Матях. — Лучник. Молодой, безусый. Я его в левую ногу ранил, чуть выше колена. Так что хромать он должен и перевязку иметь. Рана свежая, узнать легко.
— Слыхали? — кивнул холопам Умильный, и те, обнажив сабли, двинулись вдоль обоза.
— Я вижу, боярин, — облизнул мгновенно пересохшие губы купец, — благое дело ты делаешь, пути торные от татей-душегубов освобождаешь. Вот, прими за это от меня благодарность бескорыстную.
Торговый человек распахнул ферязь, отцепил с пояса тяжелый матерчатый мешочек с вышитой на нем змеей, протянул Андрею:
— Серебро доброе, новгородское.
— Служивый кровь свою пролил, коня в сече потерял, а ты от него серебром откупиться хочешь? — удивленно приподнял брови Илья Федотович.
Купец тяжело вздохнул и отстегнул еще один кошель:
— За хлопоты и расходы благодарность мою прими…
— Есть! Ага! — Ермила за шкирку содрал с повозки одного из возниц, немедленно дал ему в зубы, потом еще и еще. Секунду спустя запустил руку под мешковину и достал оттуда лук.
— Забери у него эти деньги, служивый, — спокойно попросил Илья Федотович. — На дыбе они ни к чему.
— Помилуй, боярин… — Куда только пропала гордая осанка торгового гостя? Он побледнел, губы тряслись. — То ребята молодые побаловали. Кровь горячая, ум короткий. Ущерба не принесли, виру за коня и обиду я заплатил…
— Виру ты заплатил за то, на чем тебя поймали, купец, — сухо парировал Умильный. — А воевода захочет узнать обо всем. Немало у нас последние годы смердов и путников одиноких безвестно сгинуло. Вот и расскажешь, кто из них на твоей черной совести оказался.
Ермила приволок разбойника и кинул его перед боярином на колени. Пленник выглядел жалким — уже не на двадцать, а от силы на пятнадцать лет. Вместо душегрейки на нем была сатиновая косоворотка, серьги пропали, но под широкими свободными шароварами легко различалась повязка на левой ноге.
— Он? — спросил Умильный.
— Он, — кивнул Матях.
— Будет чем воеводе перед государевыми дьяками хвастаться, — кивнул Илья Федотович, взял у Ермилы лук, словно составленный из двух маленьких, с локоть длиной, склеенных посередине. — Ты смотри, рукоять плоская, шелком клеен, резьба на дуге. Лук-то османский, дорогой. И зачем такой торговому гостю?
— Вот тебе крест, боярин, — опустился на колени купец, — нет на мне крови душ христианских. Издалеча иду, никогда здесь не бывал, никого не трогал.
— Откель?
— Далеко иду. От самого Самарканда.
— Вот как? — Боярин молча передал лук Андрею, заложил руки за спину. — Как же ты шел?
— От Самарканда по Яксарату[106] до моря, там торговым путем до Тобола, мимо Уфы,[107] на Анареченскую дорогу и сюда.
— Полона, что татары гнали, на Анареченской дороге не встречал?
— Нет, боярин.
— Лжешь! — неожиданно взъярился Илья Федотович и схватился за саблю.
— Ей-богу, не встречали никого, — перекрестился купец. — Любого из людей моих спроси.
— Правду молви, смерд. Меж смертью и животом выбираешь… — Кончиком сабли боярин приподнял подбородок торгового гостя, взглянул ему в глаза: — Истину знать хочу!
— Не встречали никого, боярин, — неожиданно подал голос паренек. — Помилуй дядьку мого Христа ради. Я баловал, мне и ответ держать. Хочешь, в закуп пойду, хочешь, виру назначай.
— Кому ты нужен в закупе, безногий, — поморщился Умильный. — Да и не судья я на государевых землях. То воеводе да людям, земством избранным, решать.[108]
— Воля твоя, боярин, — склонил голову парень. — Дядьку отпусти. Не знал он. Вперед послал, тракт лесной посмотреть. Мы с братьями одни путника пугнуть решили.
— То слова пустые. — Илья Федотович опустил клинок. — А вот где гулял твой дядька, то еще проверить надобно. Может, у Самарканда. А может статься, тут по чащобам обитает да товар с людей проезжих шибает. Давай, гость торговый, сказывай. Как шел, где. Что видел, с кем знался?
— Из Самарканда я девяноста дней назад отправился. Горной дорогой к озеру Айдаркул шел, оттуда по Яксарату к морю отвернул. Жарко там, и песок один. Мало кого встречал, товаром не торговал. Навару мало, коли рядом с прежним торгом дела вести. Сорок дней шли, потом на север повернули, к Тоболу.
— В степи встречал кого?
— А как же, боярин, видел. Кочевье рода Гиджаков встретил, почти у моря. Аманжолы встретились, земли Джансугуров пересекали, на пастухов наткнулись. Сказывали они, ногайских татар много в степи появилось, но мы не видели. У башкир встретили два ногайских рода, от Уфы неподалеку. Они, вестимо, с Волги. От гнева государева ушли, как заместо Ямчур-бея хан Дербыш в Астрахани сел. На ножах они с нынешним ханским родом.
— Что за татары?
— Кочевье хана Арима из рода Исанбетовых и бея Салиха Такташа.
— Где встретил? — По спине Умильного пополз холодок от предчувствия удачи.
— У Бакаевского леса. Там испокон веков кочевья Аблаевские были. Они по весне даже земли
