степняков были прямые, а не двояковыгнутые, как русские или османские. В-третьих, маловато их для рода, только что вернувшегося из набега. В-четвертых, за спинами всадников в стойбище были видны только испуганные женщины, хватающие детей и прячущиеся с ними в юрты.
— Ну чего, вдарим, Илья Федотович? — предложил остановившийся рядом боярин Хробыстин в прочном трехслойном бахтерце. Его черная борода лежала поверх брони и за время долгого перехода стала серой от пыли. — Их всего три десятка. Враз стопчем.
— То не ногайцы, Сергей Владиславович, — покачал головой Умильный. — То башкорты.[112] У нас с ними вражды нет. Ефрем!
Боярин отдал свою рогатину холопу, повесил щит на луку седла и, тронув пятками коня, спокойным шагом поехал вперед. Навстречу ему двинулся степняк в простой кольчуге, обитой лисьим мехом мисюрке, красных атласных шароварах и, как ни странно, алых мягких тапочках с задранными вверх носками. Всадники остановились на расстоянии вытянутой руки друг от друга, готовые при первом признаке опасности схватиться за сабли, поэтому оба вели себя очень аккуратно, следя за каждым своим жестом. Илья Федотович поднял правую руку, приложил к груди, слегка поклонился:
— Прощения прошу за беспокойство. Именем государя я с детьми боярскими татар безбожных преследую, что набег на земли русские учинили, разор сотворили изрядный, полон угнали немалый.
— Труд творишь благой, боярин, — так же уважительно поклонился в ответ кочевник. — Москва царь дружба мы целовали. Разорили именем как?
По-русски степняк говорил почти без акцента, но вот слова употреблял в самом неожиданном виде.
— Зовут меня Ильей, по отцу Федотович, из рода бояр Умильных.
— Бей Анвер Гали, — представился в ответ хозяин кочевья. — Татары разорили именем как?
— Татары? — наконец понял суть вопроса боярин. — Вотяк полоненный признал, что Аримхан Исанбет и бей Низиб Камалов в набеге участие принимали. Весть до меня дошла, что здесь их кочевье стоит, между реками Чермасан и Севада.
— Аримхан… — Степняк прикрыл жадно блеснувшие глаза. — Гость — честь для дому. Русский боярин — три честь для дому. Войди юрта, сядь очаг. Бека зарежу, кумыс много. Пойдешь — обидишь. Сказывать дастархан много.
Боярин задумался. С одной стороны — нужно было торопиться вперед, до указанного купцом места оставалось не больше половины перехода. С другой — после четырехдневной скачки, перед смертной сечей, ратникам требовался отдых. К тому же Анвер Гали был местным, а потому наверняка точно знал и где разбил свои шатры Аримхан, и как проще подобраться к его стоянке. А может, степняк слыхал и про то, где скрывается Низиб Камалов со своим родом.
— Благодарю, бей, — приложил руку к груди Илья Федотович. Затем он отъехал к своему отряду и громко сообщил: — Анвер-бей приглашает нас к себе в гости! Привал!
Ради достойной встречи гостей Анвер-бей постарался на совесть. Правда, для угощения степняки закололи не беков, а быков. Зато двух. В полном соответствии с традициями, их выпотрошили и повесили на вертел, который двое юношей крутили над костром. Как заметил сержант, быка отнюдь не пропекали до полной готовности. Просто по мере прожаривания верхней корочки желающие подходили и отрезали себе ломти мяса, запивая их кумысом из выставленных тут же бочек. Правда, самому Андрею попробовать этого лакомства не удалось — его, наравне с прочими боярами, Анвер-бей пригласил к себе в юрту. Центр передвижного дома занимал, естественно, очаг: обычное кострище, обложенное камнями, с железным вертелом на воткнутых в землю рогатинах. Землю вокруг устилали ковры — коричневые, синие, зеленые, с растительным орнаментом и одноцветные, ворсистые и не очень. У стен, также завешанных коврами, стояло три сундука. Напротив входа имелось небольшое возвышение, на котором, поджав ноги, и восседал хозяин кочевья.
Дастархан представлял собой просто скатерть, расстеленную на полу, и гости были вынуждены по примеру бея выкручивать ноги, размещаясь вокруг. Хуже всех пришлось Лебтону, с его жесткой кирасой и латной юбкой, но хозяин вышел из положения, предложив гостю один из сундуков. Перед каждым из бояр стояла медная или серебряная пиала, но из угощения пока еще имелись только кумыс в глиняных кувшинах, подносы с нарезанными на ломти дынями и арбузами, миски с изюмом, курагой, сиреневой рассыпчатой халвой.
— Встреча дом почетный радость, — провозгласил хозяин, собственноручно наполнив пиалы ближним гостям — боярину Умильному и Хробыстину. — Видеть дружба много!
Он приподнял пиалу, приглашая всех выпить, и остальные бояре налили себе кумыс сами. Дав немного времени, чтобы русские ратники попробовали угощение, Анвар-бей вежливо склонил голову к Илье Федотовичу:
— Детский жена здоров сильно?
— Я-а… — надолго задумался Умильный, глядя на ломоть арбуза. — Рано еще вроде…
— Детский жена рано где? — повторил степняк.
— Маленький у меня ребенок, Анвар-бей, — покачал головой Илья Федотович. — Нет еще у него жены.
— Как же это сказать-то по-русски, — покачал головой бей. — Семья…
Андрей поднял голову, с удивлением прислушиваясь к словам. Кочевник говорил явно на своем языке — но сержант его все равно прекрасно понимал!
— Семья, это семья, — негромко произнес Матях.
— Ты меня понимаешь, боярин? — встрепенулся Анвар-бей. — Ты можешь передать уважаемому гостю мои пожелания здоровья и спросить про здоровье членов его семьи? Я разбираю русскую речь, но баю плохо.
— Да ты никак, служивый, и по-башкотски кумекаешь? — еще больше хозяина изумился Умильный. — Откуда?
— Понятия не имею, Илья Федотович, — пожал плечами сержант. — Когда в себя у вас на руках пришел, вашу речь понял. Сейчас его услышал — тоже понял.
— Дык, может, ты вовсе татарин? — поинтересовался сидящий напротив помещик Хробыстин.
— Какой он татарин? — хмыкнул Дорошата, закинул в рот горсть изюма. — Ты на нос его посмотри!
— Чем тебе не нравится мой нос? — Андрей почувствовал, как лицо залила краска.
— Нравится, — широко улыбнулся помещик. — Не татарский. У меня такой же.
Матях шумно выдохнул — злость утихала у него куда медленнее, чем вспыхивала. Однако оскорблять его, похоже, никто не собирался.
— Ладно, извини, Сергей Юрьевич, — поморщился боярский сын. — А хозяин интересуется здоровьем твоих детей, Илья Федотович, и супруги.
— Поблагодари его, боярин Андрей, — кивнул Умильный. — Спроси, как его жена, дети.
— Все три здоровы, спасибо. — В переводе с русского на башкирский хозяин не нуждался. — И дети здоровы. Младший прихворнул, с коня упал. Но, милостью Аллаха, уже на поправку идет.
Матях, мгновенно насторожившись, перевел. После Чечни в любом мусульманине он инстинктивно подозревал врага.
— А еще скажи уважаемому боярину, мой мудрый гость, — продолжил степняк, — что я искренне восхищен московским царем. Он храбр не по годам. Я поражен, как в столь юном возрасте он покорил самые могучие из ближних ханств, не побоялся первым идти в сечу, а также проявил всемерную мудрость, не казня и не карая недавних врагов, не превращая в рабов семей их и подданных. Служить такому государю великая честь, коей я очень горжусь.
Внимательно выслушав перевод, хозяин поднял свою чашу с кумысом, все выпили.
— А сколько лет нашему любимому государю? — шепотом спросил у сидящего рядом Юшина сержант, торопливо проглотив похожий по вкусу на кефир напиток.
— Двадцать годов, и еще пять будет, — перекрестился боярин.
— Я знаю, что все башкорты храбрые воины и честные друзья, — начал ответный тост Умильный. — Я рад, что они присягнули на верность государю нашему Иоанну Васильевичу и отныне в беде и радости будут
