министра здравоохранения Седьмой Терры; что до реального положения вещей, то его пост принадлежит к числу уникальных, которые создаются для единственного человека и исчезают вместе с ним. — Полковник, вы в курсе, кто там сейчас?
— Пациенты лечебницы, — несколько недоуменно отвечает Джай. — И…
— Я о составе террористической группы.
— Это земляне. Частью из мафии. Частью… из спецслужб.
— Последнее меня особенно интересует.
Смуглая до черноты кожа Джая чуть сереет; но в действительности он готов к этому вопросу.
— Это те же люди, которые организовали убийство мастеров нуктового питомника некоторое время назад.
— Вы знали об их присутствии на планете с самого начала.
Губернатор выглядит растерянным. Он не может решить, какую маску надевать: то ли демонстрировать союзникам преданность, ополчаясь на собственного СБ-шника, то ли демонстрировать честность, признавая все до конца. Наконец, выбирает второе. Чтобы лгать Ценковичу, надо быть хуже чем дураком.
— Знал, — четко, по-военному отвечает Джай. — В мои обязанности входило также способствовать им. Я подчинен земному Управлению.
— Понимаю. В данный момент также?
— Разрешите вопрос.
— Разрешаю.
— Что последует за моим ответом?
Ценкович на пару секунд разрешает полковнику отдохнуть от взгляда профессионального ксенолога, работающего «по людям».
— Сейчас не лучший момент, полковник, — говорит он. — Я понимаю. Но именно сейчас вам и местеру Лауреску придется решить, кто вам союзник, а кто нет. Примерно опишу алгоритмы действий. Никаких внешних эффектов, никаких официальных заявлений в любом случае. Древняя Земля желает, чтобы вы тянули время до тех пор, пока не погибнут все заложники в здании. После этого его можно будет уничтожить вместе с террористами. Урал… Урал, пожалуй что, хотел бы принять на себя руководство операцией.
Губернатор пожевывает губы, разглядывая носки ботинок, и Джай понимает, что Лауреску ждет его реплики.
Нараян Джайалалитха смотрит в лицо уральскому триумвиру и твердо произносит:
— Местер Ценкович, я жду ваших указаний.
Огромный гостиничный номер пуст. Тускло, гнилушечно светится не выключенный с ночи витраж. Страшно заглядывать в зеркала: кажется, отразить они могут все, что угодно. Растения на застекленном балконе кажутся искусственными. Здесь, в гостиной, еще терпимо, но подниматься на второй уровень, в спальни, страшно до невозможности.
Дельта лежит на ковре в позе сфинкса, откинув гордую голову, установив острия нижнечелюстных лезвий на суставах передних лап. Посреди интерьера в стиле середины двадцатого века нукта кажется воплощенным ночным кошмаром.
Лилен поднимается.
Подходит к окну.
«Я не нужна, — думает она, — совсем не нужна».
Дракон за ее спиной молчит. Он недоволен, очень недоволен тем, как идут дела. Мягкокожие думающие существа наконец-то отправились драться с теми, кого супруга давным-давно поручила пожрать своему дельта-мужу. С плохими мягкокожими существами, которые давным-давно мучили не только Итию, но и другую женщину, Шайю. Которые убили хороших мягкокожих, умевших разговаривать.
Месть.
Месть, принадлежащая не столько Дельте, сколько Лили Марлен; но зачем-то же Ития доверила ему маленькую женщину?
Почему они здесь? Одни? Почему Лилен терпит страх и ничего не делает?
«Дельта, — мыслью окликает Лилен, — что ты чувствуешь?»
Хочу убийств.
«Нет. Помнишь, как умер Малыш? Помнишь, как ничего не было?»
Да. Это неприятно. Больнее, чем проломить броню.
«Я тоже могу умереть от этого, как мама и папа».
Нет.
«Почему?»
Все есть. Все хорошо. Много гнева, желания драки и крови, много тревоги, страха и голода. Весело.
Этим нукта доволен, ему нравится, он рад, что супруга удостоила его чести отправиться с Лилен. Иначе, в мире и покое питомника, он, пожалуй, до самой смерти не узнал бы, каково оно, то, что мягкокожие называют войной. Вся добыча для еды слишком слаба, охота не дает хорошего веселья. Воспоминания Малыша, бывшего боевого дракона, спутника Янины Лорцинг — вот на что это похоже. Дельта желал бы участвовать.
Очень желал бы.
Идем драться, Лилен?
«Нельзя».
Почему?
Лилен ломает руки, горько жмурит глаза. Ей нестерпимо хочется быть сейчас рядом с Севером. Эмиссаров Эрэс сорвали с места всех разом, случилось ужасное — террористы захватили детскую лечебницу, и там оказалась местра Надеждина, всеми любимая Бабушка, третий уральский триумвир и главный корректор. «Мама когда-то дралась тут с этими сепаратистами, — вспоминает Лилен. — С Аджи. Тогда еще не было Малыша…»
…а Янина была самую малость старше, чем сейчас Лилен.
Думать об этом стыдно.
Нестерпимо хочется быть рядом с Севером. Она экстрим-оператор, от нее была бы польза! В конце концов, она может попросить Дельту. Дракон рад помочь. Убить.
«Лена, — сказал Шеверинский, — там засели те же люди, которые убили твоих родителей. И их оружие остается при них. Ты не их наших. Ты не обязана туда идти. Я хочу, чтобы ты осталась здесь и ждала меня. Пожалуйста».
И она открыла рот — возражать; и он закрыл его, уперев руки в стену по обе стороны от ее головы. Невозможно было вырваться, и на пол сползти, потому что подгибались колени, он тоже не давал. Север…
Лилен впивается ногтями в плечи.
Невозможно объяснить Дельте, почему нельзя, если очень хочется. Пожалуй, поняла бы драконья женщина — но только не прямодушный хищный мужчина.
«Почему я не родилась на Урале? — тоскует она. — Ведь приглашали же маму там остаться. Меня бы приняли в Райский Сад…»
Синий Птиц там. Рядом с Володей.
И поэтому Север обязательно вернется, ничего плохого с ним не случится. Димочка не позволит. Не очень приятно сознавать, какой жуткой властью обладает склочный истерик Васильев, полумальчик- полудевочка; но если от него зависит безопасность Володи, пусть держится с ним и поет поверней. А потом Шеверинский вернется, и она уже всегда будет рядом с ним. Столько, сколько пожелает. Хоть всю жизнь. И никого — ближе.
«Это война людей, Дельта, — наконец, мысленно произносит Лилен. — Одних маленьких мягкокожих с другими. Тебе там нет места».
Она стоит на балконе, касаясь пальцами зеркального стекла — прекрасная принцесса, ждущая с войны своего рыцаря, и за спиной ее недовольный дракон подымается на задние лапы, оглядывая сияющий
