— И тут из-за кустов выходят директриса и главврач! — убито сказал Шеверинский.
Бурное веселье продолжалось минуты три.
— Вот это работа! — восторгался Кайман.
— Это не я, — невинно отнекивался Птиц, — это просто так вышло.
— Как я рванул! — помотал головой Север. — В жизни так не бегал. А Ратна как рявкнет сзади: «Стоять!»
— И что?
— Я упал, — мрачно отвечал Шеверинский. — А она: а посадить его за нарушение внутреннего распорядка на три дня в изолятор!
— И чего?
— Отсидел, — по-зековски скупо сообщил Север. — «Войну и мир» прочитал.
— Герой, — скалился Димочка, — вот, Ленусик, видишь, они начали рассказывать страсти про директрису. Устное сочинение на тему: «Как мы боялись Данг Ратны». Удивительно предсказуемые люди.
— А ты не боялся, — насмешливо сказала Таис.
— Я никого не боялся, Тасик, — Птиц доверительно подался к ней, прикрыв цветокорректированные глаза и вильнув плечами. — Я оттанцевал всех самых свирепых женщин Эрэс. В том числе Данг-Сети… кстати, она очень милая… и сексуальная…
— Только не говори, что ты… — Шеверинский так и поперхнулся, — с директрисой…
— А почему это тебя беспокоит, Север? Она, между прочим, из-за меня освободила третий корпус от военной подготовки, — ехидно напомнил Димочка.
— Н-ну…
— Я — за спорт. За отличную физическую форму. За качалку, — пафосно заявил Птиц. — Могу показать рельеф. Но я в принципе против военной подготовки. И военруков, как ее воплощения.
— Ага, — съерничал Этцер, — так уж оно повелось: либо основы военной подготовки, либо стриптиз.
— Мужской топлесс не считается. А почему тебя это беспокоит, Кайман? Ты до сих пор помнишь? Вообще-то я танцевал для девушек… Впрочем, я не о том, — поторопился Птиц, ибо выражение раскосого кайманова глаза сделалось нехорошо. — Север, помнишь военрука?
— Не напоминай мне про военрука! — возопил Север. — Я ж до сих пор во сне ржу, как вспомню!
— И главное, мы же ничего особенного не сделали… — вкрадчиво пропел Синий Птиц, любуясь собой и воспоминаниями.
Внезапно Шеверинский посерьезнел.
— Нда, — задумчиво сказал он. — Знаете, я ведь только сейчас понимаю, сколько ж они от нас претерпели.
— Работа их такая — претерпевать, — отмахнулся Димочка.
— Нет, — нахмурился Север. — Вот как поеду в Эрэс, пойду и извинюсь. Скажу — прости нас, идиотов, Сан Саныч, мы ж не со зла. Детство в заднице играло.
Димочка фыркнул. Усмехнулся скептически.
Вспомнилось.
…Сан Саныч сидел в приемной «взрослого» психотерапевта, работавшего с преподавателями и студентами; Синий Птиц его, Тан Ай Сена, знал только издалека, и в этой приемной никогда не был. Сначала подумал, что его сейчас выставят, но позади вышагивала сама Ратна, и вроде не должны были.
— Извинись, — сквозь зубы сказала директриса, неласково толкнув Птица в плечо. Птиц обиделся, но что-то вроде стыда все же испытывал в тот момент, и потому про обиду забыл.
На диване под традесканцией сидел незнакомый старый человек. Больной и разбитый, с розовыми воспаленными глазами, с мокнущими веками. Сидел, подобравшись, точно боялся всего кругом, от Ратны до традесканции. Потребовалось немало времени, чтобы понять — это и есть страшный военрук. Из него как скелет вынули.
— Извините, — полупрезрительно сказал Птиц.
— Простите его, Сан Саныч, — сказала Ратна. Димочка никогда не думал, что у стальной Данг может дрогнуть голос.
— Да понимаю я всё, — сказал незнакомый человек покорно и горько. — Пролетала мимо райская птичка… поточила птичка железный клювик…
Он достал сигарету, зажигалку: тоже удивительно, запрещалось курить в присутствии детей. Начал щелкать кнопкой, пытаясь высечь огонек, но дрожащие пальцы соскальзывали.
И Димочка потянулся к нему волей. Неосознанно, желая не столько помочь, сколько прекратить раздражавшее мельтешение. Пусть закурит поскорей…
Пальцы директрисы впились в плечо, как ястребиные когти. С одной стороны, как поезд, врезался гнев Ратны, а с другой — дикий животный ужас человека, который уже не был свирепым военруком Сан Санычем, а был кем-то другим. Мурашки побежали по спине. Димочка встряхнулся, оскорбленно покосился на Данг- Сети, и прошипел: «Я же зажигалку!»
Когти разжались.
Военрук курил. Мелко-мелко, как девчонка украдкой, не затягиваясь; набирал в рот дыма и выталкивал. Глаза его странно блуждали.
Он не ушел потом из Райского Сада, как предполагал Димочка. Тан Ай Сен ли, или уговоры бабы Тиши и местры Ратны, дополненные безмолвной песней, сделали свое дело, но Сан Саныч остался преподавать. Только мальчиков третьего корпуса, корректоров, больше не пытались учить строевому шагу.
Афоризм о железных клювах Димочке пришелся по сердцу.
Лилен тосковала.
Уральцы вспоминали славные свершения школьных лет, и, казалось, совсем забыли о деле. Рассказывались байки, но для Лилен они были чужие, в каждую требовалось долго вникать, и она скоро устала. А тут еще и сленг, коверкавший язык настолько, что мало в ушах не шумело от усилий понять. Чем больше личного было в теме беседы, тем больше оказывалось сленга. «Шифроваться не надо, — уныло думала девушка. — Птичий язык…»
И Север тоже как будто забыл о ней. Как будто все кончилось, не начавшись.
От нахлынувшего одиночества ей снова вспомнились родители. И Малыш. Наверно, реши она рассказать, что о ней думает Дельта, или почему мама волновалась, видя её спящей в гнезде Нитокрис, для семитерран эти истории оказались бы так же странны и непонятны, как ей — их уральские анекдоты.
…Летит Бабушка в Эрэс из Степного. Что делают в первом корпусе? С воплями и грохотом, затоптав лектора — не со злости, а просто от буйства — вылетают на улицу, несутся по парку и влезают на забор, что по периметру. Что делают во втором корпусе? Стройно, организованно, полностью игнорируя лектора, встают и выходят, организованно угоняют грузовой кар, снимают блок скорости и летят навстречу.
— Сразу видно, не наш человек придумывал, — комментировал Кайман. — Кар должен быть угнан заранее и находиться в нычке!
Что делают в третьем корпусе? Спокойно занимаются своими делами.
— …к нам — придут, — завершал Димочка с таким неподражаемым чувством собственного превосходства, что ему хотелось дать пинка. И еще сильнее хотелось, когда он без перехода (соотечественники, очевидно, привыкли, а Лилен еще нет) сообщал: — Но не поэтому, друзья мои, не поэтому ни одна женщина не в силах мне отказать…
Север косовато ухмылялся; Птиц заканчивал:
— А потому, что девушки любят сладкое… — и встряхивал волосами.
«И какой он натурал? — неприязненно подумала Лилен. — Он еще больше девочка, чем я».
«Он — лесбиян», — ответил ей непонятно кто, и сначала Лилен растерялась и перепугалась, а потом вспомнила, что рядом Дельта и вроде-как-почти-мастер Крокодилыч.
Кайман перехватил ее взгляд и подмигнул нормальным глазом.
— Кстати, — сказал он, — мы вообще зачем собрались? А то, я чувствую, таким манером скоро на пляж пойдем.
