заговорщический был у Гаврилова тон.
– Что показалось тебе странным? – спросила она, выпрямляясь.
– Помнишь нашу недавнюю клиентку Анечку Снегиреву? Каменный домик, доставшийся ей от дедушки-дипломата, мексиканский стиль…
– Отлично помню, – заверила его Агата. – Когда она в порыве благодарности погладила тебя по руке, ты чуть не задымился. Так что там с ней?
– Я сегодня утром решил прогуляться до офиса пешочком. Оставил машину на платной стоянке, взял ноги в руки, иду, дышу воздухом… И тут вижу их.
– Кого? – машинально спросила Агата, хотя, конечно, догадалась, кого.
– Анечку и этого твоего драчуна. Они стояли на тротуаре и о чем-то разговаривали. По тому, как они вели себя, сразу становилось ясно, что они хорошо знакомы.
Агату словно кольнули иглой в сердце.
– Конечно, они знакомы! – воскликнула она. – Потому что того типа, о котором ты упомянул, зовут Глеб Аркадьевич, он ее начальник.
– А! Так это он ухлестывает за бабами и заказывает лошадей в маках? – ухмыльнулся Гаврилов. И тут же снова нахмурился: – Тогда тем более странно.
– Ну, что тебе опять странно? – возмутилась Агата, которой совершенно не хотелось бередить раны.
– Странно то, что, обзывая Глеба Аркадьевича разными нехорошими словами и зная, что он ходок… Именно так, кажется, она выразилась? Зная это, она все-таки стала с ним целоваться.
Агата почувствовала, что ее оптимизм медленно сдувается, как проколотый надувной матрас.
– Ты ничего не путаешь? – на всякий случай спросила она.
– Вряд ли. На этот раз Анечка была почти без косметики и с другой прической, но я все равно ее узнал. В общем, я решил тебе на всякий случай об этом рассказать.
– Ну вот, теперь ты рассказал, и давай забудем об этом. – Агата снова плюхнулась в кресло и побарабанила пальцами по столу.
Попробуй тут не думать о Глебе! Как не думать, когда все вокруг напоминают о нем. Даже Макс!
В этот момент тренькнул ее мобильный телефон. Она взглянула на дисплей – от Изольды Борисовны пришло короткое сообщение: «Завтра к тебе в офис заедет Таша». И больше ни слова. Что, интересно, это должно означать?! На кой черт ей сдалась Таша? Почему ее не могут оставить в покое?
Она хотела спрятать мобильный в стол, но он зазвонил прямо у нее в руках. Вздрогнув, Агата посмотрела, кто ее вызывает на сей раз. Номер оказался незнакомым.
– Алло, – ответила она не слишком дружелюбно.
– Агафья Померанцева? – спросила трубка смутно знакомым низким голосом. – Это медсестра из больницы. Нефедовой стало лучше. Ее перевели из реанимации в интенсивную терапию. Завтра вы можете ее навестить.
На улице было жарко, но у Агаты зуб на зуб не попадал. Она так волновалась, что не могла идти обычным шагом – бежала бегом. Давешняя медсестра посмотрела на нее через свои толстые линзы с удовлетворением.
– Наконец-то пациентка успокоится. Как в себя пришла, так только о вас и спрашивает.
«А вдруг эта женщина – моя бабушка? – подумала Агата. – Наверное, я сразу пойму. Почувствую!» Однако, когда она вошла в палату к Нефедовой и взглянула на нее, никакого озарения не случилось.
Раиса Тихоновна лежала на узкой кровати и смотрела на Агату с лихорадочным нетерпением. Она была очень худой и жилистой, седые волосы, расчесанные на прямой пробор, казались легкими, как тычинки одуванчика.
– Ты Агафья? – спросила она повелительно. Ничего сентиментального не было в ее интонациях. – Померанцева?
– Здравствуйте, Раиса Тихоновна. – Агата так и впилась в нее глазами.
Подошла и тихонько присела на стул, стоявший возле окна.
– Вот, значит, ты какая! – Нефедова тоже принялась разглядывать гостью. – Хорошие у тебя глаза, Агафья. Не зря, видать, я тебя вызвала.
– Раиса Тихоновна, мы ведь с вами незнакомы, – подала голос Агата.
Та слабо махнула рукой:
– Поговорила бы я с тобой как полагается, только времени у нас совсем нет. Что ты знаешь о своей маме, девочка?
– Я знаю, что ее удочерили. – Агата облизала пересохшие губы. – А вы что о ней знаете? Вы ведь меня из-за нее видеть хотели?
– Слушай внимательно. – Нефедова оторвала голову от подушки и подалась вперед: – Я человек вашей семье не посторонний. Не родня, правда, но и не чужачка. С бабушкой твоей родной мы давние подруги. С самого детства неразлейвода были. Потом жизнь развела… А недавно снова встретились. Она мне свою историю рассказала, я долго переживала потом.
«Да… Бывают же в жизни подруги… Не то что Кареткина», – пронеслось в голове Агаты.
– А кто моя бабушка? – спросила Агата, вибрируя от напряжения.
– Прасковья ее зовут. Прасковья Ивановна Самсонова.
Это имя ничего Агате не говорило и не будило никаких воспоминаний.
– А она жива?
– Жива, девочка. Да вот только спасать ее надо. А кому ж и спасать, как не тебе?
– Что с ней, Раиса Тихоновна? – Агата приготовилась слушать. Вот, значит, какую живую душу ей предлагали спасти…
– Увезти ее хотят на край земли и со свету сжить, – сердито ответила Нефедова. – Я тебе сейчас все по порядку расскажу, чтобы ты не просто так разбираться ехала, а со знанием дела.
– Подождите! – спохватилась Агата. – А кто мой дедушка?
– Знамо кто – Мирон Александрович. – Агата непонимающе смотрела на Нефедову. – Ну что же тут неясного, девонька? У Мирона дочка была, Ирочка. Только родила ее не Лена, как в метрике сказано, а Прасковья. Любили они друг друга, Мирон и Прасковья. Сильно любили. Вот и налюбили ребеночка.
Агата прикусила губу. До недавнего времени она даже не подозревала о том, что в прошлом ее семьи скрыта тайна. И вдруг эта тайна открылась, а Агата оказалась к этому совсем не готова.
– Ты ведь знаешь, что твой дед Мирон при советской власти большим человеком был, – продолжала Нефедова. – По партийной линии его двигали. Требовали, чтобы он со всех сторон был безупречный. Но вся беда в том, что жена его оказалась сущей ведьмой. А избавиться от нее Мирону не разрешали. Разводы тогда считались чуть ли не изменой их идеалам, а уж там, где он служил, и подавно. Начальник его такой ханжа был! Вот Мирон и терпел свою женушку, чтоб работу свою не потерять. Жадный он был до дела, понимаешь?
Агата вдруг так ярко вспомнила дедушку, что чуть не заплакала. Оказывается, он любил какую-то Прасковью… И уж, наверное, она была гораздо добрее, чем Елена Викторовна!
– Может быть, вам воды принести? – спросила Агата, смахнув выкатившиеся таки из глаз слезы рукой. Она заметила, что у Раисы Тихоновны пересохли губы, и поднялась с места.
– Да сядь же ты! Потом воду пить буду. Сейчас мое дело – историю тебе дорассказать. Ты слезы-то лей, а сама слушай, ничего не пропускай.
– Я не пропускаю, – заверила ее Агата.
На самом деле слушать ей было страшновато, и в то же время жгучее любопытство заставляло сердце колотиться быстрее.
– Узнав про ребеночка, жена Мирона так взревновала, что готова была на стенку лезть. Сама-то она родить не могла, оттого еще более лютой становилась. И решила она Прасковью со свету
