потом снова могло начаться испытание жаждой и засухой. Наверное, поэтому здесь мало что росло. Жалкие сельскохозяйственные посадки или сгнивали в период дождей, или засыхали на палящем солнце. Вика не смогла бы здесь жить. Она шла медленно, чувствуя, как платье липнет к ногам и от резкого сухого ветра начинает першить в горле. Еще утром она хотела взять из гостиницы бутылку с водой и опять забыла. По дороге, как назло, не попадалось ни палаток, ни кафе. Она шла дальше и, видимо, свернула не на ту улицу, оказавшись в переулке, где стояли частные дома за невысокими деревянными заборами. Переулок как будто был перенесен сюда из другого места, настолько он контрастировал с остальным городом. Он казался совсем деревенским, домашним и уютным. Даже двери в домах были приоткрыты, будто приглашали заглянуть или зайти внутрь. Вика точно знала, что не могла далеко уйти от центра, но в какой-то момент вообще не поняла, где находится. Она остановилась, чтобы оглядеться и принять решение – возвращаться назад или искать другую дорогу. И справа, буквально под носом, увидела мельницу, маленькую, игрушечную, но с упорно вращавшимися лопастями на ветру, как будто она перемалывала такую же игрушечную муку для кукольных пирожных. Рядом с мельницей были ворота, в которых стояла и курила женщина. Вика сначала почувствовала резкий запах табака, который показался ей вкусным, а потом уже увидела женщину.
– А у вас сигареты не найдется? – спросила Вика, ожидая от себя чего угодно, только не желания закурить на улице. Тем более попросить сигарету у незнакомого человека.
– Кофе хочешь? – спросила женщина громким голосом, протягивая пачку и зажигалку.
– Нет, спасибо. Пить очень хочу. От ветра, наверное, – ответила Вика, удивляясь тому, как вредная привычка сближает, заставляет разговориться и подружиться буквально с первых минут.
– Пойдем внутрь, – предложила громогласная женщина.
– Да нет, неудобно как-то, – опомнилась Вика, думая, что женщина предлагает ей войти в дом.
– Вот! Что я говорила? Ей неудобно! Миша! Ты слышишь? Ей неудобно! Всем неудобно! – закричала женщина. – Пойдем, пойдем, – она схватила Вику за руку и потащила за собой. – Тут кафе, между прочим! Миша! Ты меня слышишь? У нас посетитель! Нормальный посетитель! Миша! Я орать должна? – кричала женщина невидимому Мише. – Садись, вот, читай меню и заказывай! – заорала она в ухо уже Вике.
Вика покорно взяла меню и начала изучать. На первой странице стояло название кафе – «Мельница».
– А я думала, что та мельница просто для красоты стоит, – сказала Вика женщине, о чем тут же пожалела.
– Миша! Ты слышишь? – Женщина, видимо, совсем не умела говорить тихо или невидимый Миша воспринимал только повышенные до масштабных децибелов тона. – Твоя мельница для красоты стоит! Ты бы ее еще меньше сделал и на другую сторону улицы поставил! Никогда ты меня не слышишь! Сколько раз я просила нормальную вывеску повесить! Ну что, выбрала? – прокричала она уже Вике.
От неожиданности та отшатнулась от этой иерихонской трубы.
– Ой, прости, я говорю громко? – Женщина если и пыталась говорить тише, то у нее это не получалось.
– Немного, – призналась Вика.
– Это профессиональное. Я учительницей работала. Географию вела. Так что есть будешь?
– Ну, давайте салат «Цезарь».
– Миша! У нас есть «Цезарь»? Конечно, нет, зачем я спрашиваю? Никогда не было.
– Вот, в меню он есть.
– Да закрой ты это меню, – велела женщина таким тоном, каким учителя говорят детям «Закройте учебники, откройте тетради, пишем самостоятельную работу». Сейчас пойду, посмотрю, чем тебя накормить.
Вика решила не спорить и покориться судьбе.
– Миша! Зачем нам столько супа? Ты его сам будешь есть? – доносился из кухни голос женщины. – Чем мне девочку накормить? Ты думаешь, она суп будет?
Минут через двадцать из дома-кухни наконец появилась женщина с подносом, на котором стояли чуть ли не в три ряда тарелки. Перед Викой оказались омлет с помидорами и сыром, кофе, вода, хрустящие гренки, варенье.
– Ну вот, ешь, – женщина поставила еще одну чашку для себя и села напротив.
Вика начала есть, удивляясь тому, насколько проголодалась. Омлет оказался отличным, да и все остальное на удивление вкусным. Женщина смотрела, с каким аппетитом Вика ест, и улыбалась.
– А почему вы из школы уволились? – спросила Вика, утолив первый голод и слегка выдохнув.
– Миша! Ты слышишь? Она спрашивает, почему я из школы уволилась! – прокричала женщина. – Это очень смешная история. Только тогда мне не до смеха было. А сейчас, как вспомню, так хохотать начинаю. – В подтверждение своих слов женщина рассмеялась.
– Расскажите, – попросила Вика.
– Ты знаешь, какая у меня кличка была в школе? – будто подзадоривая Вику, спросила женщина.
– Нет.
– Ну, догадайся. – Женщина наклонилась к Вике, разложив на столе роскошную грудь.
– Не знаю, – сказала Вика, боясь обидеть хозяйку.
– Балкон! – прокричала радостно та.
Женщину звали Елена Ивановна – обычное имя, неинтересное. Никакого раздолья для фантазии школьников. К тому же Елену Ивановну ученики любили, потому что учителем она была хорошим, справедливым. На ее уроках дети сидели тихо, успеваемость была выше средней. И все было бы прекрасно, если бы не… Хотя кто знает, что было бы прекрасно, но судьба распорядилась иначе.
Дело в том, что Елене Ивановне природа подарила роскошную, прямо-таки великолепную грудь. Шестой «полный» размер. При такой роскошной груди Елена Ивановна обладала тонкой, буквально осиной талией («Как у Людмилы Гурченко», – с гордостью думала про себя она, придирчиво рассматривая фигуру в большом зеркале) и стройными ногами с тонкими лодыжками. И если бы не работа в школе, ходила бы Елена Ивановна в коротких платьях с глубоким вырезом на радость поклонникам и слушала бы завистливый шепоток женщин за своей спиной. Про свою грудь и ноги Елена Ивановна все прекрасно понимала. Всего один раз, еще будучи студенткой, она позволила себе показать ложбинку в декольте, и тут же вышла замуж. Миша увидел эту ложбинку в сумраке кинотеатра – они случайно оказались рядом – и понял, что пропал. А когда скользнул взглядом ниже, то чуть не умер – ноги соседки, лодыжки, пальчики в открытых босоножках оказались такими… Миша не находил слов «какими». Елена смотрела на экран, а он смотрел на эту красоту, чудом оказавшуюся у него буквально под носом. И поклялся себе, что когда-нибудь, нет, очень скоро, сможет к ней прикоснуться. Целый месяц, пока продолжались ухаживания, взгляд Миши не поднимался выше груди Елены. А опускался все ниже и ниже, до самых пальчиков. Когда на очередное свидание Елена пришла в закрытых туфлях, Миша жестоко страдал.
Выходя замуж, Елена боялась одного – что муж не узнает ее в закрытом белом платье. И, в принципе, она была недалека от истины – попросил бы кто-нибудь Мишу описать внешность невесты, он бы не смог. Зато фигуру и тело он успел изучить досконально, до последней родинки. Наверное, только в ЗАГСе, когда невеста откинула фату, он увидел, что у Елены – чудесные голубые глаза и ямочки на щеках. Но это было уже не важно.
На свадьбе жених вел себя, можно сказать, неприлично – с нескрываемым вожделением смотрел на невесту и просто раздевал ее взглядом. Торжество оказалось скомканным и коротким – гости, повинуясь внутреннему порыву, не стали задерживать молодых.
У Миши оказался несомненный талант, о котором Елена даже не подозревала, когда выходила
