замуж, – супруг прекрасно готовил и не подпускал ее к плите. А поесть Елена Ивановна любила, и даже очень, радуясь тому, что лишние килограммы откладываются там, где надо – в груди, сохраняя в бедрах и талии девичью тонкость. А Миша был на седьмом небе. Он готовил завтрак, будил Елену, усаживался к ней на кровать и кормил с ложки. Елене это не так чтобы очень нравилось, но, впрочем, с такой… э… слабостью мужа она готова была смириться.

Даже когда спустя два года наисчастливейшего брака оказалось, что роскошная грудь выдана Елене судьбой исключительно для красоты, но лишена главного предназначения – выкармливания детей, Елена с Мишей не расстались и, говоря откровенно, не очень-то и переживали. Елена Анатольевна решила, что детей ей вполне хватает на работе, а Миша, наверное, радовался, что не придется делить свое сокровище с кричащим младенцем. И по вечерам, положив голову в любимую ложбинку, спал спокойно, не в претензии к судьбе.

Проблем у Елены Ивановны было две. Во-первых, такой богатый верх уж очень сильно перетягивал хрупкий низ, и несчастная Елена Ивановна с трудом справлялась с таким дисбалансом. Ходить было тяжело, и никакие бюстгальтеры на широких лямках не могли хоть как-то помочь удержать равновесие. Если по молодости Елена порхала, держала спину ровно, а грудь высоко, с годами это стало требовать больших усилий. Второй же проблемой был дресс-код. Поскольку Елена Ивановна преподавала в старших классах, то считала необходимым прикрывать природную красоту и прятать свое богатство, вызывающее восхищение и оторопь, от шелудивых взглядов подростков. В этом умении Елене Ивановне не было равных. Никто ни разу не обернул ее достоинство в пошлость. Никто из учеников не посмел опустить взгляд ниже положенного уровня. Елена Ивановна мастерски маскировала бюст. Бантов и рюшей старательно избегала. Самостоятельно подшивала дополнительные лямки на бюстгальтере. Пуговицы на блузке застегивала до ворота. Не стояла у окна в профиль к классу. И даже когда находилась дома, в собственной квартире, всегда помнила, что она прежде всего учитель, а только потом – женщина. Не позволяла себе ходить простогрудой, не утрамбовывала богатство в обтягивающую майку, не терпела халатов и платьев без бретелек. И с осуждением смотрела на женщин, которые выходили на улицу – добежать до магазина, – разложив грудь по мягкому животу так, что было уже не разобрать, где грудь, а где живот. Но в один прекрасный день с Еленой Ивановной случилось то, чего она боялась больше всего, – красота ее погубила.

Дело было весной. Жила она в обычной пятиэтажке рядом со школой, на третьем этаже. Постиранное белье было принято развешивать во дворе, но Елена Ивановна стеснялась выставлять напоказ исподнее и предпочитала для сушки собственный балкон. Обычно белье развешивал Миша. Но в тот злополучный день Елена решила все сделать сама. Она растягивала на проволоке пододеяльник, наволочки и радовалась, что сегодня хорошая погода, скоро придет Миша и они пойдут погуляют. Осталось повесить одну наволочку, но прищепок не хватало – недостающие остались у самого края проволоки. Елена потянулась, чтобы достать прищепки, ее грудь естественным образом отреагировала, и уже через минуту учительница географии лежала на земле с вывихнутой рукой и сломанной ногой. «Скорую» вызвал ее любимый ученик Федя Лопатин, живший в соседнем подъезде. Он хотел, как лучше, – очень переживал за любимую учительницу. И позвал одноклассников, учителей, в общем, оповестил чуть ли не всю школу. Очень хороший мальчик, ответственный. Именно он бегал и кричал, что Елена Ивановна упала с балкона. Отсюда и кличка появилась. Не потому, что грудь большая, а потому, что упала. Уже врачам «Скорой» Елена Ивановна объяснила, как вешала белье, как грудь перевесила и она не удержалась. И ее рассказ тут же расползся на цитаты. Елена Ивановна восстановилась достаточно быстро и готова была вернуться к преподавательской деятельности, но в первый же день после выхода с больничного, когда она появилась в стенах родной школы, ее пригласила к себе директриса. Елена Ивановна сразу поняла, что ее преподавательская жизнь уже закончилась. Шла в кабинет директора и думала, что делать дальше. И совсем не удивилась, когда та сообщила, что она, Елена Ивановна, несомненно, всеми любимая и уважаемая, уволена. Ждала этого. Как будто падение с балкона стало рубежом – между прошлой и будущей жизнью. Директриса говорила, что вынуждена просить Елену Ивановну уйти – долгий больничный, так некстати пришедшийся на последнюю, важную четверть, когда работы невпроворот, замены не найдешь, дети сходят с ума, на носу экзамены, и спасибо учительнице биологии, которая взяла на себя замены географии. Ну и, конечно, дискредитация профессии учителя. Елена Ивановна не могла позволить себе вывалиться с балкона. Просто не имела права. И теперь, после всего случившегося, она не может преподавать географию! Ведь ее ученики, и даже ученики младших классов, а также их родители и весь педсостав благодаря Феде Лопатину смогли во всех подробностях рассмотреть главное богатство учительницы, вывалившееся из запаха домашнего платья, которое она не могла поправить по очень уважительной причине – у нее была вывихнута рука. Ученики увидели не только грудь, но и ноги – все по той же причине. Увидела эту красоту и директриса, ходившая, как старшеклассница, с ватой в лифчике, что было наистрашнейшим секретом, о котором, конечно же, знали все. Директрису никто не любил. Отбросив эмоции, Елена Ивановна решила, что была уволена по причине обычной женской зависти.

Поначалу она думала, что не сможет жить без школы. Но уже после первой недели вынужденного отпуска с удивлением отметила, что прекрасно может. И только этому рада. С неменьшим изумлением Елена заинтересовалась работой мужа – Миша, как мог, держал на плаву крошечное кафе, которое сделал из обычного частного дома, оставшегося ему в наследство после смерти родителей. Кафе не приносило дохода, но для Миши оно было всем. После Елены, естественно. И она с неменьшей радостью отбросила ненужное теперь отчество и стала Леной, женой Миши. Официанткой, администратором, закупщиком и даже поварихой, найдя успокоение и даже удовольствие в готовке. Единственное, что осталось у Лены от школьных чудесных лет, – сорванный голос, хронический ларингит и привычка говорить громко – на большую, галдящую и неугомонную аудиторию.

Вика улыбалась, и Лена продолжила рассказывать.

– Я и название придумала, Миша мельницу эту соорудил, и меню я все сама составила на разные вкусы. А ты знаешь, как кафе наше называют? «Балкон»! Так и говорят – пойдем на «Балкон»! Пятнадцать лет прошло, а не забыли! – Лена говорила с искренней гордостью. – Молодые уже, конечно, не знают, почему на «Балкон»… Вон, у нас и вправду балкончик есть, – Лена указала на крошечный, шириной с холодильник балкончик, притиснутый к окну, скорее декоративный, чем функциональный. – Но мне-то что? Лишь бы приходили люди и клиенты были. Пусть хоть как называют. Но Миша опять все испортил! Миша! Ты слышишь? Я про тебя рассказываю! Как ты все испортил! Понимаешь, он у меня очень добрый, очень порядочный, такой порядочный, что прямо как идиот. А мне что? У меня от всего этого инсульт скоро будет, – Лена говорила «и?нсульт», делая ударение на первом слоге. – У Миши друг есть школьный. В параллельных классах учились. Ну и потом тоже всегда вместе. Но странные они. Встретятся, посидят, выпьют и разойдутся. Даже вроде не разговаривают. И у друга этого мама умерла. А у нас тут похоронное бюро есть – два брата владеют, Раевские. Самое почетное вроде как – младший брат такие памятники делает, как произведение искусства. Так вот друг Мишин со всеми родственниками поругался, но другой памятник поставил, не у Раевских, и поминки у нас в кафе решил сделать, а не в ресторане. Ты знаешь, ресторан в центре есть – зал огромный, длинный. В советские времена там банкеты всегда устраивали, а сейчас свадьбы и похороны. Ну или юбилеи. Тебе нужно туда зайти посмотреть. Такого ты нигде больше не увидишь. – Лена хохотнула и закатила глаза. – Если у них свадьба, то они белые чехлы на стулья надевают и банты такие здоровенные вешают. Да еще колонны лентами перематывают. И у них там доска на колесиках есть, как школьная, – так вот на ней имена молодоженов пишут и голубей рисуют. А если поминки – то чехлы снимают и голые стулья остаются. К доске портрет покойного прикрепляют. А для юбилеев у них красные чехлы есть. Одна забота – лишь бы чехлы не перепутать. Раз такое было – на сорок дней они белые стулья поставили с бантами. Все гости в шоке. Друг Мишин не захотел этот зал, противно ему все это было, не по душе. И я его понимаю, если честно. Он у нас в кафе решил все организовать – и поминки, и девять дней, и сорок. Хотя родственники все возмущались – и камень на могилу не тот поставил, и поминки не в том месте решил справлять. А Миша очень хотел другу помочь и такой стол ему забабахал, что все обалдели. Чего только не было! Такие закуски, такое горячее, что пальчики оближешь! Миша несколько дней сам у плиты стоял! Да еще и денег с друга не взял. Только за продукты. И после этого о нас слава пошла – что у нас самые лучшие поминки и цены приемлемые. Люди-то у нас небогатые. Но пыль в глаза друг другу любят пустить. Последнее отдадут, лишь бы родственники плохо не подумали да соседи позавидовали. В общем, у нас в кафе после этих

Вы читаете Падшая женщина
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

7

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату