бабуле зачем-то понадобилась роскошная машина. Вика выскочила из душа как ошпаренная, хотя вода была прохладной. Быстро оделась, схватила сумку и вылетела из номера.
– Вы куда это? – спросила дежурная по этажу, которая пристраивала букет в хрустальную вазу.
– Вниз, – ответила Вика, понимая, что и вопрос и ответ звучат странно.
– Сначала в столовую надо. На завтрак, – строго сказала дежурная.
– А если я не хочу?
– Уже уплатили. И приготовили. Надо на завтрак. – Дежурная говорила с ней, как с избалованным ребенком, которому взрослые объясняют, почему нужно чистить зубы и умываться по утрам.
– Хорошо, – ответила Вика и пошла к лестнице, чтобы дежурная видела, что она идет именно в столовую, находившуюся двумя этажами ниже, а не спускается на лифте вниз. В принципе, она могла и по лестнице ходить, но тут было неписаное правило – если на выход, то на лифте, если в столовую, зажатую между вторым и третьим этажом, то принято спускаться пешком. Дежурная стояла, облокотившись о перила, как будто в ее обязанности входило следить, чтобы гости непременно позавтракали перед тем, как покинуть гостиницу.
За Викиным столом уже сидела бабуля, свежая и бодрая, в выглаженных брючках, с укладкой, тщательно накрашенная, с массивными браслетами на обеих руках. Бабуля с удовольствием ела творожную запеканку, щедро политую сгущенкой.
– Надя, два кофе принеси, пожалуйста, – крикнула бабуля официантке.
На завтраках в столовой кофе был только растворимый, из пакетиков, какао из кастрюли, зато чай предлагался разнообразный. Вика еще в первый день своего пребывания спросила, можно ли ей кофе, сделанный хотя бы в кофе-машине, на что получила категорический ответ: «Не положено, только в баре». Поэтому она ела в столовой и спускалась в бар, чтобы запить завтрак. Один раз она попросила официантку принести ей кофе из бара. Официантка пошла за администратором, которая каждое утро проверяла у Вики карточку гостя и вписывала номер в специальный журнал, та отправилась еще к кому-то, и спустя минут пятнадцать Вике сказали, что «носить из бара» не положено.
– Почему не положено? Кем? – настаивала Вика.
– Как же тяжело с вами работать, – искренне сказала администратор и с тех пор Вику недолюбливала, каждый раз ожидая от нее новой просьбы, прихоти или пожелания, которое невозможно исполнить. И Вика оправдывала самые худшие опасения – то просила запеканку без сгущенки, то масло вместо сметаны, то еще что-то. Но Вику совершенно не удивило, когда просьбу бабули услышала невидимая Надя (Вика и не знала, как зовут официантку) и буквально через мгновение на столе стояли две чашки хорошего кофе, сваренного в джезве.
– Ну, как спала? – спросила бабуля.
Вика почувствовала себя виноватой. Ведь вчера она даже не спросила, как бабуля устроилась, в каком номере разместилась, кто донес ей сумки и помог разложить вещи. Вика, как законченная эгоистка, уснула, предоставив бабуле располагаться самой.
– Бабуль, прости меня, я вчера была не в себе, – сказала Вика.
– Я тебя понимаю, – радостно ответила бабуля, – не переживай, я хорошо устроилась. Давид помог. А Наташа мне с утра уже салон организовала. Ты представляешь, сколько здесь стоит укладка? Три копейки!
– А в Москве дороже? – спросила Вика.
– Да, я забыла, что тебя это не интересует. Ладно, ешь, и поедем уже. Давид внизу ждет.
Вика послушно съела запеканку – бабуля следила, чтобы на тарелке не осталось ни кусочка, и они спустились вниз. На парковке перед гостиницей стоял огромный джип, сверкающий свежей полировкой. Он разве что не искрился и не взмывал ввысь.
– О, Давид, отличная машина, то, что я и хотела! – обрадовалась бабуля, проворно взгромоздившись на выехавшую из-под днища ступеньку и взобравшись на мягкое кожаное сиденье.
– Бабуль, а зачем нам такая машина? – удивилась Вика.
Бабуля только подмигнула Давиду и не ответила.
Они поехали в сторону поселка. Ехали молча. Бабуля смотрела в окно, Давид выключил радио, и Вика чувствовала, что сейчас не нужно задавать вопросов, которых у нее накопилось больше, чем ответов, на которые она рассчитывала.
– Останови у переезда, – велела бабуля Давиду, когда они въехали в поселок.
Тяжело, очень тяжело она вылезла из машины – Вика кинулась помогать, но бабуля остановила ее жестом. Сама. Она вышла на угол улицы, которая шла прямо за переездом, и долго там стояла. Давид тоже вышел, не заглушив мотор. Он курил, но не разглядывал, как обычно, линию горизонта, а следил за бабулей. На улице не было ни души, и бабуля стояла совсем одна – гордая, тонкая, как статуэтка, прикрывая рукой глаза от солнца. Постояв немного, бабуля вернулась в машину.
– Все, теперь на кладбище. Только с улицы заедем, не к центральному входу, а к калитке, и помедленнее поезжай, пусть рассмотрят хорошенько.
Давид кивнул и свернул на центральную улицу. Стекла в машине были тонированными, и Вика, не боясь быть замеченной, рассматривала редких прохожих. Ей казалось, что машину провожают взглядами, передавая новость об их приезде. Около калитки, которую Вика помнила с первого приезда, бабуля велела Давиду остановиться и вышла. Но уже совершенно другая – уверенная, дерзкая, легкая. На ее лице блуждала улыбка. Вика прекрасно знала эту улыбку, которая не предвещала ничего хорошего, – и в этот момент к ней лучше было не подходить. С другой стороны улицы им навстречу бежал молодой мужчина. Но добежав до бабули и едва открыв рот, собираясь что-то сказать, онемел и буквально врос в землю, остановившись под ее взглядом. Бабуля оглядела мужчину с ног до головы, закурила и с зажженной сигаретой зашла на кладбище. На ней не было платка. Она не была в черном. Напротив, бабуля сегодня щеголяла в ярко-алой блузке. Цветы она покупать и не собиралась. Мужчина остался за калиткой.
– Иди, рассказывай, – не поворачивая головы, бросила ему бабуля, и мужчина едва ли не бегом кинулся в сторону домов.
Вика молчала, не понимая, что происходит. Давид курил, следуя за бабулей, как телохранитель, с совершенно невозмутимым, но в то же время сосредоточенным видом.
Бабуля уверенным шагом, не путая тропинок, лишь отодвигая рукой ветки кустарника, шла к могиле, как будто ходила здесь каждый день. Не дойдя до надгробия, остановилась. Вика сначала не поняла, в чем причина, а потом увидела спину женщины, склонившуюся над дорожкой. Она расчищала тропинку, отодвигая камни, выпалывая сорняки, чтобы было удобно подойти к могиле. Бабуля стояла, глядя на женщину, которая, увлеченная работой, не замечала посторонних, и, казалось, собиралась с духом.
– Здравствуй, Лариса. – Бабуля подошла к женщине.
Та перепугалась не на шутку, как будто перед ней оказалось привидение или тот самый пресловутый скелет, вывалившийся из шкафа, вдруг обрел плоть и кровь. Лариса часто моргала, не веря, что перед ней стоит бабуля. И не знала, куда деть руки, испачканные в грязи.
– Да, это я, – сказала бабуля. Она сделала шаг навстречу, обняла женщину, которая обмякла на ее груди, не решаясь обнять в ответ. Руки, по локоть в налипшей грязи и траве, плетьми висели вдоль тела.
Женщина заплакала.
– Перестань, – строго сказала бабуля и потянулась за новой сигаретой. Вика поняла, что бабуля нервничает не меньше Ларисы, но держится. Давид предупредительно щелкнул зажигалкой.
– Ты мне снилась. Несколько дней подряд, – сказала Лариса. – Я чувствовала, что ты приедешь.
– А чего ты ожидала? Что я в стороне останусь, пока вы мою Викулю с ума сводите? – фыркнула бабуля.
Лариса вскинулась и прижала руки к груди.
– Нет, ты что? Я не хотела ее пугать! Не хотела! Я как узнала, что он ездил… – Лариса
