Меня мама часто возила в Гагры. Там жила ее давняя знакомая Светлана, которая сдавала нам комнатушку, где стояли две кровати, одна тумбочка и узкий шкаф. На стене висела репродукция картины «Аленушка» (это где она над омутом).
Воду давали два раза в день – утром и вечером. На час. Утром нужно было набрать полную ванну, чтобы хватило помыться и постираться.
По вечерам иногда выключали свет, и хозяйка зажигала свечи в красных подсвечниках. Она рассказывала разные истории – о себе, своей семье, дальних родственниках. Они всегда одинаково начинались и одинаково заканчивались. Как сказки или как мифы. Менялись только детали. «В тот год я вышла замуж за Эдика». «Так мы и остались вдвоем с Нариночкой».
Нариночке, единственной дочке Светланы, было шестнадцать, и на лестнице она красила блеском губы, а перед дверью стирала его, чтобы не заметила мама. А еще она тайком бегала на дискотеку, где встречалась взглядами с Маратом. Они даже ни разу не танцевали и не разговаривали, но Нариночка говорила, что у них «большая любовь на всю жизнь». Я совершенно открыто бегала с ней на дискотеку и красила губы блеском – мама мне разрешала все. Но это не было так волнительно, как Наринкины влюбленные полувзгляды и чувство абсолютного счастья от того, что губы сверкают перламутром.
Наринка была смешливой, а тетя Света никогда не улыбалась. Даже тогда, когда моя мама пыталась ее рассмешить, рассказывая анекдоты. Тетя Света перестала улыбаться в тот год, когда похоронила любимого Эдика и «осталась вдвоем с Нариночкой». Моя мама никак не могла понять, почему нужно было давать себе такой обет. Никто не мог понять, кроме самой тети Светы, которой тогда едва исполнилось сорок три года. Молодая женщина, она мне казалась совсем пожилой, почти старушкой.
В обед мы с Наринкой резали овощи на салат, мыли посуду и полы. Пол нужно было оставлять чуть мокрым, чтобы блестел от воды. Тогда, в прохладе, все ложились спать. Только гудел маленький вентилятор тети Светы и зудели мухи, которые рано или поздно врезались в клейкую ленту, подвешенную над столом.
Вечером мы все вместе шли к тете Тамаре и ее дочке Наташе в кафе на набережной. У тети Тамары хоть и был муж, но все знали, кто в доме хозяин. Тетя Тамара умела готовить рыбу, как никто. Бессловесный муж сидел на маленьком стульчике рядом с входом и, не мигая, смотрел на линию горизонта. Рано утром он выходил в море и ловил рыбу, которой так славилось кафе тети Тамары. Наверное, за это она его и «держала в доме», по ее собственному выражению.
Нам, детям, она выдавала по огромному куску ледяного сахарного арбуза с ломтем домашнего теплого хлеба. Это был десерт получше мороженого.
Моя мама, тетя Света и тетя Тамара садились за столик и пили кофе. Говорили всегда об одном. Как лучше жить – как тетя Света, которая несла в сердце траур по мужу, как тетя Тамара, которая была с мужем, но вроде как одна, или как моя мама, которой вообще никто не был нужен, кроме меня, дочери. Это были женские разговоры, без начала, без конца и даже без особого смысла.
Мы с Наринкой и Наташкой плавали в теплом море, ныряли, прыгали со скалы и уплывали далеко- далеко, чтобы было страшно и не видно берега. За нами никто не смотрел. Никому и в голову не пришло бы за нами приглядывать. Мы не могли утонуть, разбиться, порезать ногу или удариться о камень. Женщины верили, что все плохое уже случилось. С ними. Все беды они взяли на себя. К тому же тетя Тамара вешала нам на шею или на запястье какие-то обереги, в которые верила безоглядно. Иногда просила снять сарафан и пришивала что-то к изнанке – от дурного глаза. У нас же были свои украшения – красивая ракушка с дырочкой, подвешенная на нитку, камушек – куриный бог, разноцветные стеклышки, обточенные водой. Сокровища, которые мы хранили под подушками.
А еще мы втроем выбивали подушки и одеяла, развешивали на солнцепеке белье, которое пахло зноем без всякого ополаскивателя, мыли из длинного шланга пол в кафе у тети Тамары, чистили рыбу. Надо было встать в шесть и бегом нестись к тете Тамаре, которая уже ждала нас с двумя тазами, наполненными рыбой, и тремя маленькими ножами. Мы садились на землю вокруг тазов и чистили рыбу. Движения были доведены до автоматизма. На рыбьи внутренности сбегались кошки. Только кошка тети Тамары, одноглазая черно-белая Ночка, на рыбу смотрела с презрением, как и на своих товарок, дерущихся за лакомый кусок.
Мы бегали босиком по камням, поливали друг друга из шланга ледяной водой, объедались черешней и ни разу не заболели. У нас не было аллергии, насморка, конъюнктивита и других напастей. Была только одна проблема – вода в ухо попала. И нужно было долго скакать на одной ноге и трясти головой. Если и это не помогало, тетя Тамара вливала нам в уши подсолнечное масло – средство от всех болезней. И тогда на некоторое время мы становились совсем глухими, что давало лишний повод для шуток и розыгрышей.
– Вот бы и мне так! – воскликнул мой сын, когда я рассказала ему про Гагры.
Я купила ему арбуз и испекла хлеб.
– А так правда можно есть? – недоверчиво спросил сын.
– Можно.
Он откусил кусок из вежливости и попросил мороженого. Я нашла ракушку с дырочкой, продела нитку и повесила на шею дочери. Она улыбалась и чувствовала себя красавицей. Она еще маленькая и верит, что ракушка может быть драгоценностью.
Или вот еще история. Про шумных соседей. Я была маленькой, мы с мамой снимали комнатушку на море, в Геленджике. Хозяйка дома – тетя Руфина – сдавала каждый квадратный сантиметр своего дома. А дом был действительно большой, красивый и чистый, просто выскобленный. Еще были сад и палисадничек в цветах. И душ не один, а целых два. Да еще чудо и редкость – стиральная машина. Так что отдыхающие с радостью соглашались жить у тети Руфины, еще не понимая, что их ждет. А ждала их тетя Руфина, которая не умела молчать.
Как все пожилые люди, она вставала рано и в просторном домашнем халате выходила во двор. Во дворе рядом с крыльцом стоял ее персональный складной стульчик под персональным же – драным и выжженным солнцем зонтиком. Тетя Руфина выносила во двор телефон на длиннющем проводе и начинала звонить. Говорила она громко, поскольку была туговата на ухо.
– Самсончик! Внучок! Это бабуля! – кричала тетя Руфина в трубку. – Как ты там кушаешь? Дай мне свою мать.
Поговорив с невесткой про Самсончика, тетя Руфина требовала к телефону сына, с которым обсуждала невестку, а потом звала сватью, с которой говорила о болячках и ценах. К окончанию разговора жильцы, включая грудного младенца, уже не спали.
Медленно, позевывая, все выползали во двор и сразу же натыкались на тетю Руфу. Каждому она желала доброго утра и оглашала список дел – кто покупает стиральный порошок, кто поливает палисадник, кто идет на рынок за овощами, кто моет пол.
