очень несчастной.
Эмма проводила их взглядом. Но он был прикован не к двум силуэтам, сливавшимся в один, а к ножу в руке сэра Генри. Это был не просто столовый нож, а длинный острый тесак для разделки мяса.
«Завтра Дэйзи обнаружит пропажу», – подумала миссис Норидж.
Не заметив ее, супруги свернули к лестнице, и вскоре огонек свечи растворился в недрах дома.
Только тогда Эмма вышла из тени. Она подкралась к комнате Шарлотты и прижалась ухом к двери.
Тихо. Ни звука.
Первым делом миссис Норидж спустилась на кухню, чтобы проверить свою догадку. Так и есть: одного ножа не хватает. Унесла ли Агнесса его незаметно во время разговора с Дэйзи, или же специально сходила за ним ночью в кухню? Как бы там ни было, нож она взяла и собиралась им воспользоваться.
Но отчего сэр Генри решил скрыть это от Шарлотты? Если Агнесса опасна, не преступно ли оставлять ее потенциальную жертву в неведении?
Миссис Норидж зажгла лампу и наклонилась над ящиком, где кухарка держала яблоки. Ящик оказался пуст. Эмма выпрямилась с коротким возмущенным возгласом.
Что же делать? Сейчас ей как никогда требовалось занять руки, чтобы освободить голову.
Пошарив по корзинам и ящикам, гувернантка отыскала грушу. Выбора не оставалось: она уселась с грушей за стол и сняла с плода первый мягкий слой.
Что случилось этой ночью? Агнесса Эштон пришла к комнате Шарлотты посреди ночи и поджидала под ее дверью с ножом. Генри отыскал жену, отобрал у нее оружие и увел.
«Я бы ничего не сделала», – сказала Агнесса Эштон.
Неужели хозяин поместья все это время скрывал болезнь жены?
Миссис Норидж вспомнила свое первое впечатление от хозяйки Эштонвилла. Нет, тогда она вовсе не выглядела сумасшедшей. Высокомерной и не слишком умной – пожалуй. Но не более помешанной, чем ее муж.
Быть может, Агнесса влюбилась в Роджера Хинкли и приревновала?
Или возненавидела Шарлотту за то, что Лилиан привязана к ней сильнее, чем к матери?
Миссис Норидж раздраженно отбросила ножик. Не то, все не то! Каждое из этих предположений – полная ерунда. А главное, ни одно из них не объясняет, отчего помешались те трое! Даже если Агнесса Эштон безумна, как шляпник, ей не под силу свести их с ума.
И Кельвин Кози с его коробкой не выходит у нее из головы. Будь на его месте другой человек, Эмма заподозрила бы недобрую шутку. Но секретарь ничего не делает без собственной выгоды. Чего же он добивался, пугая обитателей дома?
Миссис Норидж вдруг подумала, что за выходкой Кельвина вполне может стоять мистер Эштон. Странно, что эта мысль не приходила к ней раньше. Генри Эштон – единственный человек, к которому Кози относится с почтением. Он мог исполнять его просьбу…
Но зачем это нужно сэру Генри?
Каждое предположение громоздит над собой лишь новую гору вопросов.
И самый главный по-прежнему остается неразрешенным. Три человека… Три человека!
Как они сошли с ума?
Эмма даже зажмурилась от напряжения. А потом усмехнулась. Пожалуй, подумала она, ей известно, как это случилось. Первым помешался дворецкий, боявшийся призраков с гильотиной. А кухарка и гувернантка обезумели в бесплодных попытках понять, отчего он свихнулся.
Мрачноватый юмор этой версии пришелся по душе миссис Норидж. Гувернантка иногда шутила – когда была уверена, что никто ее не видит. Она признавала лишь один вид смеха – смех наедине с собой.
А главное, эта гипотеза не оставляла сомнений в том, кто станет четвертым помешавшимся. Им будет она сама. Ее бедные мозги вот-вот скрипнут, щелкнут и придут в полную негодность. Тогда-то и разразится Эмма Норидж демоническим смехом, представляя появление следующего несчастного, который попытается разобраться в этой загадке.
– Гм-гм, – вслух сказала миссис Норидж, пристукнув кулаком по столу. – Вернемся к нашему делу.
Она отогнула большой палец: призрак Томаса Эштона – раз. Секретарь ничего не выдумал, когда рассказывал о нем кухарке. Легенда есть, и большинство из живущих здесь верят в нее.
Указательный палец: нож в руках Агнессы – два.
Средний палец: коробка Кельвина Кози – три. Велико искушение заподозрить секретаря в помешательстве слуг. Но одного ночного воя недостаточно, чтобы человек обезумел.
Было что-то еще! Что-то еще… Но что?
Эмма отодвинула бесполезную грушу. Пальцы ее погрузились в сочную мякоть, и гувернантка брезгливо отдернула руку. Груша была гнилой.
Миссис Норидж на время забыла о своем расследовании. Она встала, заглянула в корзину и обнаружила, что все груши испортились. Те, что лежали на дне, размякли и превратились в компот. Верхние еще пытались притворяться доброкачественными, но и их уже облепили мелкие назойливые мошки.
Миссис Норидж поморщилась. Ох уж эта Дэйзи! Конечно, кухарка купила сорт «Беренис». Любой хозяйке известно, что груши этого сорта покупают твердыми и дают им дозреть на подоконнике. Хочешь получить к столу мягкую грушу, выбирай на рынке самые жесткие плоды.
Полная корзина раскисших груш! Если бы в этот момент Дэйзи увидела гувернантку, она бы бежала в страхе, ибо миссис Норидж разгневалась не на шутку. Она могла простить холодную овсянку и подгорелый бифштекс. Но только не фрукты! Если купишь два фунта мягких груш, получишь два фунта гнилых груш.
Как можно не знать таких очевидных вещей!
Миссис Норидж выпрямилась и замерла.
Постойте, постойте… Очевидных вещей?
В голове ее молнией сверкнула невероятная догадка.
Миссис Норидж вернулась к столу, подняла грушу и добрых три минуты смотрела, не отрываясь, на желтую прозрачную мякоть. Сладкий сок стекал по запястью, но Эмма не замечала этого.
Все загадочные события крутились перед ее глазами, будто во вращающемся калейдоскопе, и стремительно складывались в цельную картину. И пусть картина была пестрой, но каждая деталь занимала в ней свое место.
Бог ты мой, как она могла быть такой слепой! Самое простое объяснение, лежавшее на поверхности, все время было у нее перед глазами.
Испорченная груша!
Ночь закутала Эштонвилл в черный кокон. В небе изредка проскальзывала волнистая прядь облака, словно хвост летящего дракона, но и ее тут же поглощала темнота. Вдалеке неумолчно шумел лес. Гул его то стихал, то вновь набирал силу, будто зеленые волны накатывали на берег и отступали обратно.
Лишь один раз непроглядная мгла рассеялась. Дверь дома приоткрылась, выпустив наружу боязливый узкий луч света, и тут же захлопнулась.
Вышедший наружу человек быстро зашагал по дорожке. Он двигался, полагаясь больше на собственную память, чем на зрение, и двигался быстро. Ноги сами обходили все выбоины и щели, внутреннее чутье верно подсказывало направление.
Человеком, покинувшим Эштонвилл в два часа ночи, была Эмма Норидж. Она собиралась получить подтверждение своей версии немедленно, и никакая темнота не смогла бы ее остановить.
Час спустя в окошко маленького домика, притулившегося возле церкви, постучали. Священнику спросонья показалось, что это ветки скребут о стекло. Но когда стук повторился, он вскочил, зажег лампу и бросился к двери.
Из темноты выступила высокая фигура в длинном плаще.
– Миссис Норидж? – ахнул старый священник, подслеповато вглядываясь в гувернантку. – Бог мой! Что случилось? Кто-то умер?
– Нет, но может умереть в скором времени.
– Что вы такое говорите?
Старик отступил, пропуская ее в дом. Миссис Норидж вошла с таким спокойствием, будто в ее ночном
